Поэма Кулагер

Раздумья

Бурлит потоком горным сегодня песнь моя, 
Неся прохладу в ближние и дальние края,
Вся родина охвачена волнами песни той,
Пьет влагу травка каждая, пригорочек любой.
Пришел наш день – день праздника в ликующей степи,
Вперед, скакун мой — Песня! Людей поторопи!
Не оставляй спокойными, тревожь умы, сердца, 
Чтоб прошлое и новое познали до конца.

Раздумья

Бурлит потоком горным сегодня песнь моя, 
Неся прохладу в ближние и дальние края,
Вся родина охвачена волнами песни той,
Пьет влагу травка каждая, пригорочек любой.
Пришел наш день – день праздника в ликующей степи,
Вперед, скакун мой — Песня! Людей поторопи!
Не оставляй спокойными, тревожь умы, сердца, 
Чтоб прошлое и новое познали до конца.

Уходит в поднебесье крылатая мечта,
Купаясь в ласках солнца с улыбкой на устах,
Пари в просторе синем, не бойся высоты,
Народ не любит робких, так будь отважной ты!

Была дорога наша мрачна и тяжела,
Но вражеская сила сломить нас не смогла,
Вела вперед нас воля бестрепетных вождей,
Добились мы свободы и равенства людей!

***

Эй, акын! Ты сегодня не тот, что вчера,
Ты любимец свободной и гордой страны.
Ты – скакун – победитель прославил свой край
Блеском слова и мысли и звоном струны.

Пусть устами твоими народ говорит!
Пусть в груди твоей сердце народа горит! –
Обгоняешь ты ветер, преследуя цель,
Ты – река, что чудесные воды струит.

Ты — напевами полная чудо-домбра,
Ты потоков исток – Алатау-гора!
Воздвигай же прекраснейших песен дворец,
Где сверкала бы слов сокровенных игра!

Старых песен привычный порядок и лад –
Нашей доброй старинной традиции клад,
Только я по-другому сегодня запел,
Знаю, песне моей кто-то будет не рад.

Приготовься, скакун! Путь не легкий нас ждет —
Нам в попутчики сборище кляч не пойдет,
В долгом –долгом сказанье я выложусь весь,
Все охватит мой стих, совершая полет.

Пусть восторг фонтанирует: «Как он хорош!»
Пусть брюзжат: «Исписался! Цена ему грош.»
Прочь, ценители! Пусть меня ценит народ!
Он поймет мое слово и к сердцу прижмет.

Я с народом своим как певун – соловей,
Быстроногий скакун, покоритель степей,
В состязаниях первый, любимец- призер,
Гордость добрых, трудящихся славных людей.
 
Я свободной страны величавый трибун,
Я по праву таков, по закону таков.
Если я запою на земле Алатау, 
Голос мой донесется до всех уголков.

Держит нынче казах Знамя счастья в руках,
Радость в сердце, в глазах ожидания свет.
Дни прошедшие, раньше вселявшие страх,
Вспоминаются нам как проклятье и бред.

Я о прошлом позоре сурово молчу,
Только в памяти цепкой былое держу.
Дни постылые сгинули с горем народа,
Я с надеждой в грядущее время гляжу.

Я к твореньям народа был трепетно строг,
Собирал по крупицам что выкопать смог.
Родника разговорного чистил глазок,
Слушал, ухо настроив на горный отрог!

Я не прячу сокровищ доставшихся мне,
Я не хищник, я – редкостных слов инженер,
Все отдам, если люди увидят в них прок, –
Приходи, выбирай и не стой в стороне!

***
Одного опасаюсь – недобрых очей,
Подозрительных лиц, юридических сов,
Архибдительных критиков, умников постных,
Стерегущих в спецхранах богатство отцов.
Пусть же пенится слов золотистый кумыс,
Пусть придется нарушить табу важных птиц!
Отчищаю от фальши златое зерно,
Вознося свою песню в лазурную высь.

Земля родная

Я родился средь гор и на скалах возрос,
С малых лет помню льдины и снега тепло,
Пас на кручах Аршала норовистых коз
Там, где тучи меня задевали крылом.

 Я возрос на вершине пятнистой Женке,
 Я возрос на Актасе, жемчужине гор.
 Там орел белокрылый парит в вышине,
 В изумрудные травы уставя свой взор.

 Вот откуда спустился я, горец-казах,
С затаенной высокой мечтою в глазах,
 К Алатау прильнувшая Алма-Ата
 Помнит все, что ей ветер успел рассказать.

 Был я молод и горы безумно любил:
 Гималаи, Кавказ и Алтай, и Алай
 Воспевал неустанно, но горы родные –
 Алатау и Женке для меня были рай!

 Как ты дорог мне, край мой, уютный и ласковый!
 Как волнуется кровь и туманится взор!
 Здесь веками питались легендами, сказками
 Полукружья зеленых, задумчивых гор.

 Погрузилась природа в волшебные сны,
 Дремлют клены, березы, сосна не звенит,
 И озера ресницами обнесены.
 Каждый камень игрой драгоценной манит.

 Поднимаются сочные травы на склон,
 Вьется тонко затейливо гаруса вязь,
 Снег лежит на вершинах как сахарный сон –
 Вот откуда в воде сладость меда взялась!

 Кокшетавские горы! О вас я пою!
 Я не видел подобного чуда нигде, –
 Красотой, величавостью, славой своей
 Вы в поэзии нашей пример и предел!

 Окжетпес, ты – стрела, устремленная ввысь!
 Великан-богатырь развернувший плечо.
 Ты – хранитель пещер, водопадов и скал –
 Всех сокровищ, которым не выставлен счет.

 Кокшетау – не Кавказ, с небом длящий свой спор.
 Кокшетау – не Хан-Тенгри, в чалме ледяной.
 Он не так величав, как Алтай, прадед гор,
 Не закрыт, как Женке, в лабиринтах стеной.

Кокшетау – это сказочный рай на земле,
Там невеста-красавица ждет жениха,
В хлебосольном и щедром краю тех людей,
Что не знают болезней, позора, греха.

Кокшетау! Несравненна твоя красота!
Лес танцующих дев, Бурабая слеза…
А наряд твоих гор – бархат, соболь, парча!
Не сравнятся с тобою павлины-князья.

*** 
А певцы твои какие! Просто соловьи!
Скакуны быстрее ветра! Где найдешь таких?
Стан былой Аблая-хана – ехать день пути,
«Был велик, а где теперь он?» — молвят старики.

*** 
В Казахстане красивей Арки места нет.
Ни Арал, ни Балхаш не чаруют наш глаз,
Как Иман, Зеренды, Сырымбет, Айыртау, –
В том кольце – бирюза, малахит и алмаз.

Многолюдна Арка, все в порядке, все в лад:
Горы-юрты аулами стройно стоят,
А ковыль, как расстеленная кошма,
И леса в изумрудный оделись наряд.

А вода родников так чиста, так вкусна!
А прохлада озер веселит, как весна,
Сколько птиц на волнах! А прибрежье шумит –
Тут аулы, стада… жизнь работой полна.

«На пути к Сырымбету лежит мой аул.
Соколенка-девчонку я страстно люблю»…
Замер конь на скаку, птицы прерван полет,
Горы давний знакомый напев узнают.

***
Говорят, в тех местах жил когда-то старик,
Одинокий. Загадочный. Был нелюдим.
Песни грустные пел, на березу смотрел, –
Череп конский в ветвях примостился над ним.

Кто он? Мудрый отшельник? Преступник-изгой? 
Гениальный певец, избегавший людей? 
Как темна эта тайна! Но песни его 
Все живут и волнуют печалью своей.

Эти песни о том, что случилось в те дни,
Когда молод он был и отважен, как лев.
Вся казахская степь повторяла как гимн 
Самый яркий из всех – «Кулагера» напев.

Он исчез навсегда. Но из плена годов
Слышен голос нетленных волнующих слов.
Эти песни тревожат умы и сердца…
Как милы они людям и чужды дворцам!

Ах, народная память! Прочней, чем гранит,
Все святыни былые надежно хранит.
В этой памяти жив «Кулагера» творец –
Несравненный наездник, певец и мудрец.

Скажет кто-то: «Ахан», рядом он – «Кулагер»!
Прозвучит: «Кулагер» — отзовется «Ахан»!
Без хозяина нет в этом мире коня, 
А наездник без лошади – дым без огня.

Жизнь Ахана была – не веселье, не мед.
Правдолюбцы – в цепях, мироедам – почет.
Толстяки-самодуры бесились от жиру.
Сколько горя и мук претерпел мой народ?!…

Каждый выскочка-хан был свирепый кабан.
Каждый бий – не судья, а с камчою палач.
Благородство и честь, человечность, любовь –
Все на алчном костре, всюду стоны и плач.

А страшнее всех бед для людей – барымта.
Налетают бураном на тихий аул, 
Режут, грабят и жгут. Все до нитки, дотла…
Даже сил не хватает кричать: «Караул!»

Было лихо другое – кровавой грозой 
На людей вдруг навалится кровная месть,
Поджидает гиеной за каждым кустом – 
Сколько душ беззащитных погибло?! Не счесть.

Проходили года, как бандитов орда.
Степь разграблена… Нечисть течет в города…
Вот когда жил Ахан, самородок-акын…
Он остался с народом своим навсегда.

О, народ мой! Ты рабства изведал позор.
Угнетали тебя проходимец и вор.
Разжиревшие псы рвали душу и плоть.
Пот и слезы кровавые застили взор.

Был Ахан в черном времени белый орел!
Где он мужество духа и силу обрел?
В смрадном скопище гнусных лжецов, торгашей
Он правдив и свободен и гол как сокол.

Одинокое знамя наш гордый Ахан!
Он стоял против времени, как великан,
Пел свободные песни. Клеймил подлецов,
Что хотели поймать леопарда в капкан.

Кладезь песен чудесных таился в груди,
Там пылало могучее пламя любви.
Время карликов, воров, убийц, палачей
Не сломило великую силу в крови.

Почему он держался от всех в стороне?
Может, бай оскорбил? Может, бий обделил?
Или сбросила мать-соколица яйцо
Из гнезда, чтобы ястреб семью не избил?

Он ушел в одиночество – многих удел,
Кто с неправдой и грязью дружить не хотел.
И в другие края не хотел он уйти – 
Знал, покоя душе уж нигде не найти.

Сколько было на свете мятежных сердец!
Успокоить их мог лишь горячий свинец.
Пушкин, Лермонтов – сотни и тысячи их – 
Не сдались, обретя свой терновый венец.

«Был не понят людьми…Был несчастлив в любви» — 
Как нелепы суждения, мненья такие!
Не о бедах своих горевали они, 
Наблюдая эпоху в часы роковые!

В этом скорбном ряду оказался Ахан.
Как он мог оставаться довольным и сытым
В душной камере пыток под номером «Степь»,
Где простой человек жил изгоем забитым?!

Да, не Лермонтов наш одинокий Ахан,
Но стоят они рядом – великие тени:
Сердце жаркое, пламенный ум и талант, 
И к свободе любовь – близость этих двух гениев.

Он, как Пушкин и Лермонтов, рано пришел,
И до цели заветной лететь было долго.
Но Россия и Степь, Кокшетау и Кавказ 
Жили общей мечтой меж собаки и волка.

Это было безвременье – злая пора:
Власть тиранов, бандитов, петли, топора!
Благородство, достоинство, гордость и честь
Где вы?! Царствуют подлость, холуйство и лесть.

И зараза холопства, бесчестья чума
Изнуряли народ наш, сводили с ума.
Только голос Ахана звенел, обещая:
«Скоро рухнет тюрьма и рассеется тьма!»

Был Ахан из Аргынов. Родился в краю 
Кокшетавском, в зеленом прохладном раю.
А за сметливость, ум, беспощадный язык
Получил он в народе известность свою.

«Искусителем –змием» клеймили его.
«Совратителем душ» обзывали его.
Сколько юных красавиц мечтали о нем!
А скакун Кулагер мчался буйным огнем!

Ах, Кокше! Как весною она хороша, 
Словно юная нежная дева-душа!
А зимой, как Снегурка, в алмазах блестит.
На природу любуясь, стоишь не дыша.

А настанет веселое лето – в лугах, 
На зеленой траве, как на ярких коврах,
Собираются люди и слушают сказ,
О лихом Кулагере, о давних годах.

Ахан

Бурабай! – Нет, наверное, места святей.
Здесь не водится нежити, всяких чертей.
Здесь порою Ахан останавливал путь,
Чтобы с другом-конем от трудов отдохнуть.

Совершая прогулки, любуясь горой,
Пил воды ключевой животворный настой,
Вишни, ягоды ел, сам с природой в ладу
Забывал жизни грязь в этом райском саду.

Был он с детством своим в этих чудных местах –
На горах Кокшетау, в изумрудных лесах,
По озерам бродил и коня там поил,
Крылья песням своим только здесь находил.

Он увидел здесь то, что не видел другой –
Ивы – косы девичьи над темной водой.
Слышал кленов младенческий лепет, в глаза
Родников и озер как родных узнавал.

Нет, Ахан не судья, чей суров приговор,
Он не грабил людей, как бессовестный вор,
Не святоша мулла, что воздев к небесам
Очи, руки, себе рай устраивал сам.

Не был он холуем, подголоском, слугой,
Что из байских объедков творят себе той,
Скот чужой он не пас, не бросался, как пес,
На людей и доносы начальству не нес..

С господами как равный держался Ахан,
Украшал он почетно любой дастархан,
На любых торжествах заводилою был,
Песни жаркие пел и красавиц любил.

 Жизнелюб и мудрец, острослов и добряк,
И охотник азартный, соперник гуляк,
Всюду он освещал серых будней тоску,
Поцелуи срывая на полном скаку.

Быстроногий скакун, сокол полный огня,
Был мечтою всех девушек, всех он пленял.
Белым лебедем плыл на высокой волне – 
Был он чудом прекрасным в родной стороне.

Но злодейка – тоска день и ночь стерегла,
Надоел ему мир, и слова, и дела,
Понял он, что бессилен бороться со злом,
Что глухую стену не пробить ему лбом.
 
***
Многоженцев кособрюхих, волокит степных
Было много в пору ту среди злых, тупых.
Был далек Ахан от своры мироедов тех,–
Чистый, честный, совесть ставил выше, чем успех.

Всей душой возненавидел суету сует:
Ложь, наживу, зависть, злобу – все, чем дышит свет,
Он ушел в родные горы, в тишину лесов,
Чтоб не слышать гул продажных и бесстыдных слов.

Погрузясь душой и телом в царственный покой,
В красоту природы дивной стороны родной,
Он купался в водах чистых голубых озер,
Слушал звон лесов зеленых, мудрость древних гор.

Он язык родной природы знал и понимал
Голос каждого растенья и молчанье скал,
И они ему внимали, кюев, песен лад,
Долгим эхом повторяли со своих эстрад.

Был ему зеленой крышей леса кров густой,
Клены, сосны и березы шелестят листвой,
Их стволами он укрыт был, как живым щитом,
Щебет птичий лился сладко в помещенье том.

Что еще желать Ахану? Все, что видит глаз –
Волшебство, очарованье, изумруд, алмаз!
Каждый камушек сверкает, золотом горит.
Только прошлое, лишь вспомнит, голову мутит.

Да! Воистину Ахан суфием там стал,
Кокшетав – природной Меккой, святости кристалл.
Был азан – чудесной песней, кюем был намаз,
И холмы в цветах – Кораном, радующим глаз.

***
Не учился ребенком Ахан в медресе, 
Самоучкой постиг он премудрости все,
И акын, и певец, музыкант, патриот, –
Он не гнул, не дурачил наш бедный народ.

Для него был барашек к обеду ценней
Поучений святош всех святых степеней. 
Божеством самым высшим Ахан почитал 
Мать природу и ей весь талант свой отдал

Он лишился излюбленных предками мест – 
Выгнал царский чиновник, поставивший крест
На судьбе всех казахов, степных бедняков,
Жить в ярме обреченных на веки веков.

Эй, народ! Сколько жалоб писал ты царю!
Сколько взяток чиновному отдал зверью!
Видел горе народа горячий Ахан, 
Горевал, песни страстные грудь ему рвут.

Одолела Ахана другая беда –
Дева-любушка близкой роднею была.
И мечта не сбылась – был обычай сильней,
Жгучих слез, жарких песен, — расстался он с ней.

Распрощался навеки печальный Ахан 
С ненаглядной любимой. Прощай, Акмарка!..
Тяжело мне об этом сейчас говорить.
Пусть другие ведут грустной повести нить…

Он извелся душой – от народа ушел,
Нет разумного выхода, смысла лишен
Всякий путь, добрый замысел. – Темная ночь 
Окружила певца. И уходит он прочь…

Много разного в памяти цепкой держу, 
Но об этом потом как-нибудь расскажу.
А теперь будет важным и мне и для вас
О коне Кулагере печальный рассказ.

Об Ахане в степи много ходит легенд.
Полагают, что был он святым. Был иль нет?
Только миру людей стал он явно чужим.
Кто теперь объяснит происшедшее с ним?

Сам я лично Ахана не видел, не знал,
Песен горьких из уст его в сеть не вязал.
А свидетели жизни, кто видел певца,
Сохранили всю правду о нем до конца.

О, Ахан! Где источник божественных сил?
Кто на чудные песни тебя вдохновил?
Может, нежная девушка, та Акмарка, 
Что живет в твоем слове, как солнце, ярка?

Ты лишился любви, огнеглазый орел,
Ты согласья с людьми не нашел, не обрел,
Путы черных условностей ты разорвал,
В песнях пламенных миру о том рассказал.

Оседлал Кулагера страдалец-певец.
Путь лежит через горы, озера и лес.
В тот, наполненным вечным молчанием край,
Где измученным душам обещан был рай.

Самых ярких и умных ценителей сонм
Обретает Ахан, пробудив вещий сон
Гор могучих, дремучих лесов-мудрецов.
Светлых чистых озер с чудным добрым лицом.

И внимает природа печальным словам 
О любви к Акмарке, что известна и нам.
Как на камень холодный упавший орел,
Он, душою скорбя, в даль заветную брел.

Кулагер – верный конь – тоже знал Акмарку,
Как жалел, как сочувствовал он седоку!
С грустью, полный отчаянья, конь созерцал
На камнях имена, что хозяин писал.

Жизнь Ахана – легенда, он – сказки герой,
Залюбуется им, коль узнает, любой.
Да, Ахан – удивительный, острый сюжет,
Только мы к Кулагеру подходим уже.

Так оставим на время скитальца-певца:
Пусть он песни свои допоет до конца.
Пусть живет Ак-Марка в этих песнях века,
Пусть ее повторяет вся Сары-Арка!

***
Остается навсегда в песнях Акмарка
А другие песни ветром разнеслись в горах,
К Сырымбету устремились вещие слова.
Их мгновенно подхватила чуткая молва.

Мать, чудесная природа! Душу успокой!
Кулагер живет на воле, быстрый и лихой.
Все цветочки, все травинки для него свои,
Слышит он, как в час чудесный свищут соловьем.

Конь и всадник в день морозный укрывались тут,
В знойный день деревьев кроны от жары спасут, 
Ливень грозный им не страшен – много есть пещер – 
Бурабай гостеприимен и на ласки щедр.

Час восхода, час заката он благословил.
В Бурабае сень и отдых сердцу находил.
А в народе говорили: «Не от мира он».
Он ушел от нищих духом, он не стал рабом…

Ас

Начинается этот печальный рассказ
С тех далеких времен, как устроили ас
В Ереймене живущие родом кереи
Старику Сагынаю — пробил его час.

Был давно Сагынай не жилец на земле — 
Белым пухом заросший трухлявый скелет,
В деревянный сосуд он мочился, кряхтел:
Аксакалу без малого было сто лет.

Я его не видал. Чем он был знаменит,
Не припомню, хоть многое память хранит.
Был он бай — многоженец, из многих один –
Нашу степь меж собой поделили они.

Чем богаче, тем яростней байская спесь:
Чтобы их имена повторялись как песнь,
Надо так поразить простодушный народ,
Пусть от края до края взметнется он весь.

И устроили ас. Ас — поминки! Кому?
Мироеду и жмоту. Зато "своему"!
Для кереев их родич — "колосс, великан".
Сколько бедных за грош он упрятал в тюрьму!

Для своих он — вершина сияющих гор,
Храбрый лев, патриарх, разрешающий спор.
А народ знал его, как сквалыгу и жлоба,
Называл за глаза не иначе как "Вор!"

Благодатное время — степная весна.
Изумрудная зелень, погода ясна.
Повезло Сагынаю с поминками — асом —
Вся арка в эти дни тормошится без сна.

Юрты стали рядами — красавиц парад.
Здесь любой горожанин остался бы рад!
Вся степная элита сюда собралась — 
Волостные, старшины — сам черт им не брат.

Кто верхом, кто в повозке — к уезду уезд.
За эскортом эскорт! Из каких только мест
Не приехал охочий до праздников люд.
Каждый вволю теперь и попьет и поест!

Не остался в степи ни один в стороне,
Кто имел свою юрту и был на коне.
Горожане все маклеры – биржевики
И купцы-богатеи и те, что скромней.

Каждый, прибывший справить тот ас-торжество,
Вспоминал Сыгыная тут меньше всего:
На уме у собравшихся — скачки, байга,
Приз богатый и кайф для себя самого.

Вот из Караоткеля, из Каркаралы, 
Из Тургая и Баянаула орлы, 
Тут из Семипалатинска, из Жетысу,
Кереку, Каратау — сядут все за столы.

А скота собралось — не сочтешь, не трудись!
Тут баранов, ягнят – только режь, не ленись!
Будет жирной сорпа, угодит Сагынай
Всем гостям, что на ас у него собрались.

Тут волов красноглазых и тучных стада.
Ожидают момента, стекутся когда  
Даже те, кто тащился четырнадцать дней,
Торопясь, словно грешник к чертям на рога!

Кто согнал их сюда? Долг, приказ или честь?
Ведь всего-то их цель — это выпить, поесть.
А ведь как взволновались Балхаш и Арал, 
Расплескались, про ас тот услышавши весть!

И пошли по степи — хоть кричи "караул!" — 
Эпопея запоя, обжорства загул,
Звон подносов, рекою текущий кумыс,
Спор ведут оглоеды с аулом аул.

Но без устали режут баранов, ягнят,
Лошадей забивают, гостей веселят.
С ног сбиваются парни, таская еду,
А пирующих страстный задор не унять!

А погода стоит на Арке — благодать!
Мурава по степи — изумрудная гладь,
Ветерок нежит лаской горячую грудь.
Вот где петь, веселиться, вовсю отдыхать!

Но сраженье — обжорство своим чередом
Продолжается в юртах, джигиты бегом 
Носят жал и казы, и жая, и карта, –
Ходят головы кругом, в ушах стоит гром.

Старики именитые пьют не спеша
Золотистый кумыс. Как стена камыша,
Обступила толпа простолюдинов, ждут
Вожделенного часа, что просит душа. 

Аксакалы  от всех знаменитых родов,
Что прославлены делом батыров-сынов,
Все известны народу, а кто не известен,
Гордым обликом кажет: "Я тоже таков!"

Но не каждая юрта пирует вовсю.
Есть такие, где гость уподобился псу, 
Там нежирная пища, непенный кумыс, 
За хрящи и за корки друг дружку трясут. 

В юрте белой расселся вальяжный Шорман.
А в другой — из киргизов Манап Шабадан
А Измайлов, уездный из Караоткеля.
В юрте третьей валяется пьян вдрабадан.

А скакун, что примчал его в эти места,
Ржет на привязи, весь от ушей до хвоста
Поражая арабско-английской породой,
У французов он куплен. Не конь, а мечта!

А народ прибывает на резвых конях.
Мчатся вихрем, летят, пыль до неба подняв — 
Словно стаями птицы на озеро сели,
Люди к юртам идут от огня до огня.

*** 
Байбише в особых юртах тоже пьют, едят.
Все они, как баурсаки, важные сидят,
И жуют, жуют, порою утирая рты.
И сидеть они так могут много дней подряд.

Молодухи тоже в юртах, отведенных им.
И девчонки, и постарше — вид неотразим.
Те — зелененькая травка, эти — дыньки. Эх!
Как влекущ их облик милый. Как неповторим!

Где-то рядом тоскует, рыдает кобыз,
То поднимется в небо, то падает вниз.
То скулит, как щенок, то свистит пустельгой.
Душу тянет и гложет — как полчище крыс.

По соседству звенит вековуха-домбра. 
Кюй ведет многосложный, но нет в нем добра – 
"Косбасар" исполняют две злые струны,
И в смятение души повергла игра.

Беднота вся в работе: готовят еду,
Режут скот, носят воду, — тут все на виду.
Только бай недоволен, рычит как всегда.
Подневольные прочь с пированья бегут.

Тут мулла — хитроумный прожорливый змей
Над Кораном бубнит, охмуряя людей.
Прогнусит пару слов — забирает овцу.
Так уводит святоша коров, лошадей.

***
Рядом в юрте сочиняет басенки шустряк.
Хвалит беркута, что сотню лис поймал в степях.
Ткани хвалит ловкий малый, а в уме сидит
Дерзкий умысел: красотку увезти в сетях.

Заходи в другие юрты — встретишь на пути
Восхвалителя-делягу, только заплати.
Словно тучи мух зловонных бродят тут и там
Побирушки, попрошайки, Господи, прости!

Дряхлый старец, не забывший, что акыном был,
Перепеть юнца стремится, а юнец весь пыл
Заложил в лихое жало препотешных слов.
Людям смех, а эти бьются, не жалея сил.

Крик стоит невыносимый, важность напустив,
Надрывается глашатай. Только он затих,
Крик другого всем доносит, кучу новостей,
А народ внимает молча, уши навострив.

*** 
Только утро забрезжит – пылища столбом. 
Только солнце зашло — все охвачено сном.
Не осталось казахов в широкой арке.
Все вповалку лежат, упились кумысом.

Вот такой закатили устройщики пир:
Словно замысел был — поразить целый мир.
Наварили там мяса — гора на горе.
Разливался рекою кумыс — желтый жир.

Мчались сотни джигитов туда и сюда.
Скот сгоняли на ас, не жалели труда.
Кто на ас пожалеет баранов. Не даст? 
Ведь душа у народа добра и щедра!

Скот собрать на поминки обычай помог,
С каждой юрты барана берут как оброк. 
Баи каждую голову каждой овцы 
Записали, чтоб кто-то присвоить не мог.

Уклониться от сборов никто не сумел.
Так стекались стада, ждал их общий удел.
Восседает начальство, старшины и судьи.
Каждый выгоду с этого дела имел.

***
Вид законности имеют грязные квитки, 
Что старшины раздают сбившим косяки.
Спорят жарко, брать ли с дыма одиноких вдов.
Кто не сдал, того уж точно разорвут в куски.

А к начальству жмется ушлый и прожженный люд.
Уж такие дело знают, без промашки бьют.
Наворовано немало, и шакалов сброд
Веселятся, отдыхают, вволю жрут и пьют.

***
Именитая знать, обожравшись, храпит 
Холуи, подголоски — какой у них вид!
Чешут брюхо, урчат и мышкуют в кустах –      
Человеческий облик свинячьим побит!

Бродят суфии. Что их сюда привело?
И юродивых грязных не выгнать метлой.
Байбише Сагыная вопит что есть сил:
«Вон, проклятые! С глаз убирайтесь долой!»

Воронье копошится в кровавом тряпье,
Перепачканы жиром, на перьях репей.
А сироты и псы притаились и ждут,
Как бы добрый кусок утащить пошустрей.

Все идет как положено вечным путем — 
На конях богачи, 
Каждый смотрит орлом. 
Бедняки тащат ношу извечной нужды.
Сагынаевский ас — это сказ о былом. 

                  Кулагер

Дал Ахан Кулагеру зимой отдохнуть,
А молва о поминках уже донеслась, 
Взяв мальчишку-наездника, выехал в путь
И к аулу на ас он подъехал как раз.

Шесть ночевок пришлось на пути провести.
Но успели осилить далекую даль.
Кулагер же известность успел обрести.
Даже в дальних местах, где еще не бывал.

Наблюдатель, завидев Ахана-сере,
Подскакал, поздоровался, в юрту позвал.
Принят с честью акын, и его Кулагер
Удостоился самых высоких похвал.

Остроумца в дебатах, батыра в бою,
Скакунов быстроногих в байге узнают.
Слух в народе пошел: "Кокшетавский Дулдуль
Объявился сегодня и в нашем краю!"

Расседлал Кулагера Ахан, привязал,
Сам из юрты с Саврасого глаз не спускал, 
Войлок снял с кереге, был открытым обзор.
За конем неустанно он сам наблюдал.

Знал Ахан: береженого Бог бережет,
Зашумел, взволновался окрестный народ: 
Посмотреть Кулагера любой норовит.
Трижды плюнул Ахан — пусть беда обойдет!

***

Любопытство распирает, все сюда бегут.
И про ас забыл на время простодушный люд.
Окружили Кулагера, подняли галдеж,
Спорят, ссорятся, друг другу слова не дают.

Кулагер устал с дороги, только задремал,
Тут обрушился нежданно горлопанов вал. 
И кереи и аргыны, дети, старики.
Каждый высказал сужденье и оценку дал.

***
Кулагер не пугается пришлых зевак,
Он спокоен, прославленный чудо-рысак.
А ценители: — Это и есть Кулагер?
— Где тут конские стати? Ведь это мозгляк!

 — Губошлеп, кривые кости, в голени слабак.
 — Голова суха, а шея, видно, от собак.
 — Неуклюжие суставы, машут вкривь и вкось.
 — Все у этой бедной твари наперекосяк!

– Для байги он не вышел своим костяком,
Где уж думать о призе с таким рысаком?!
— Это там, в Кокшетаве, на кляче такой
Каждый шут балаганный глядится орлом.

– На саврасом таком только зайцев гонять.
– Не торгуясь лошадникам можно отдать.
– Быть хозяином этой скотины — позор.
Лучше в юрте сидеть и чаек попивать.

– Впору он чабану, что отару пасет.
– Откормить бы лошадку — на мясо пойдет
На поминки какой-нибудь жалкой старухи, –
Для него это самый высокий почет.

– Ну посмешище! Вот несуразная тварь.
Зад отвислый, а грудь — лишь попробуй ударь,
Разлетятся все косточки. Что ты за зверь?
Неужели прославленный конь Кулагер?! –

Было тридцать иль сорок таких знатоков,
Но пришел Куренбай из числа стариков.
«Конь лихой! От него никому не уйти.
А догнать его здесь не найдешь рысаков!"

Ошарашен народ рассужденьем таким.
Куренбай умудренный был всеми любим,
Слов на ветер не бросит бывалый степняк.
Он смотрел и молчание долго хранил.

Призадумались люди. Тут что-то не так.
Злоязычник притих, стушевался мастак.
Куренбай Кулагера всего осмотрел
И уверенно молвил: "О нет! Не слабак!

Благородная кровь и прекрасная масть.
Он надежен, в дороге ему не пропасть.
Знатоки, знатоки! Вы такую породу
Не видали, не знали еще отродясь.

Лицемеры! Вы видите грудь? – Это сталь!
Тело крепче гранита. Он путь проскакал
От далеких заоблачных гор Кокшетау
В наш задумчивый край и совсем не устал.

***
Кто не слеп — увидит стати — голова суха, 
Уши чуткие, а шея — грезы пастуха.
Круп широк, спина, предплечье, мускулы крепки.
А слова, что здесь болтались — грязь и шелуха.

***
Ноги – видите – жилисты, силушки — страсть!
От лисицы и гончей осанка и масть.
Каждый мускул играет на голени крепкой,
Хвост волною струится и радует глаз.

То не хвост, а кокандского шелка волна.
К волоску волосок, соразмерность видна.
А подмышки, лопатки — все вровень идет.
Ноги — арка, кочевка пройдет не одна.

А затылок — изящно изогнутый лук,
А в бедре мощь Серке нам почудится вдруг.
Ноздри жадно хватают воздушный поток.
А дыханье в гортани — как чист этот звук!

Пусть пасется все лето – не станет жирней,
Не прибавится мяса — о том не жалей!
Только будет надежней по статям своим.
В скачке — ветер, на привязи – дуба прочней.

Нет ни западных в нем, ни восточных кровей,
Не найдешь в родословной английских коней.
Он исконно казахский, родной наш степняк,
От арабских далек дорогих лошадей.

Ни монгольский, приземистый шустрый конек,
Ни шотландский, ни шведский в родне быть не мог.
Наш, тулпар благородный, пусти его вскачь — 
Мчится, словно несут его тысячи ног.

Он и кровью и плотью от прочих коней 
Отличается. Лошади есть повидней
Есть текинцы, йомудской породы краса,-
Наш обгонит их всех, пробежав много дней.

Может юрту дыханьем бурным свалить, 
Не настигнет гепард, птица не облетит.
Если кол лиходея не врежется в бок,
Самых резвых тулпаров в байге победит.

Вы не видите то, что увидел в нем я.
Как вы смеете так говорить про коня?
Рты закройте, раскройте пошире глаза — 
Перед вами, слепцы, слава нашего дня!

Если я ошибусь — пусть ослепну навек.
Значит, злобный шайтан в искушение вверг.
Но, однако, клянусь, я — знаток лошадей, —
Приз возьмет Кулагер, первым кончив забег!

Пораженные люди в молчанье стоят,
Но стерпеть униженья лжецы не хотят:
— Сказки! Враки! Какой он знаток, старый хрыч!–
Куренбай отвечает: «Довольно болтать!

Что трепать языками, кто сед, а кто сер?!
Будут скачки, и даст нам ответ Кулагер.
Вы смеетесь, седины позоря мои,
Что-то завтра нам скажет ваш брат-лицемер!»

Отвернулся и прочь зашагал Куренбай.
Окружили Ахана: тот — бий, этот — бай.
— Дорогой! Ты откуда? Приехал один? — 
Пристают, теребят, отвечать успевай!

— Мы просили приехать побольше числом
Именитых, богатых, с достойным лицом.
Ты ж явился один, где же спутники, слуги?
Где же род Караула? Исчез и с концом?

«Не народ Кокшетауский, а слава его
К вам явилась, и это превыше всего.
Я — Ахан. Кулагер будет в скачках игрок!» —
Так ответил Сере на вопрос их кривой.

И по просьбе Ахана глашатай пришел.
Объявлять, извещать он умел хорошо.
Рассказал все Ахан о своем Кулагере,
И за дело глашатай принялся с душой.

Фаворитом считался в то время скакун,
«Серый ястреб» прозвание было ему.
Он пять лет побеждал и народ говорил:
– «Серый ястреб» свой приз не отдаст никому».

А глашатай старался, он сил не жалел.
Кулагера не просто хвалил, а воспел!
Тут хозяина «Серого ястреба» стали 
Мучить мысли, от них он кряхтел и потел.

Звали этого бая-скупца Батыраш.
Снимет голову, если должок не отдашь.
Весь Алтай полонил его род Бегайдар.
Он делил весь народ: «Этот наш, тот не наш».

Вот приехал на ас Батыраш-самодур.
Серый Ястреб под ним, лют хозяин и хмур.
Он уверен, что приз заберет его конь.
Сирота иль верблюд — приз ему одному.

Батыраш — честолюбец, он жаждой томим
Самовластья, пусть все ниц падут перед ним.
Если вдруг проиграет на скачках — беда!
Жить не сможет, конец его неотвратим.

Кулагера он знал, доносила молва,
Что такого на свете отыщешь едва ль.
Загорелся коня получить Батыраш.
Только планы его потерпели провал.

Жексенбая — нукера к Ахану послал,
Но Ахан говорить с Жексенбаем не стал.
Он отверг серебро и скотину и вдов — 
И родство, и почет, а тулпара не дал.

Говорят, Жексенбаю ответил он так:
«На дешевку твою клюнет только дурак,
Уходи от меня подобру-поздорову,
Заикнешься — в ответ ты получишь кулак!"

Два сокровища стали легендой в степи — 
Серый Ястреб и Кул не могли уступить
Право первенства. Только в жестокой борьбе
Чашу славы и горести нужно испить!

На поминки пришел Батыраш-дуралей.
Серый ястреб всю зиму был в холе, тепле.
Он отборным зерном, ключевою водой
Набирал себе силы, готовясь к байге.

Много дум передумал об этой байге
Самодур Батыраш, сколько мук претерпел. 
Сомневаясь, возьмет Серый Ястреб свой приз,
Или к дьяволу весь его труд полетел?

Это были надежды о славе большой,
Батыраш в небеса возносился душой.
Но когда появился рысак Кулагер,
На душе у него стало нехорошо.

И прикинул завистник в ночной тишине:
Этот странник Ахан гость в чужой стороне.
Он чужак, одинок, ни кола, ни двора,
И удел Кулагера стал пепла черней.

Распря

Собирается в юрте тенистой народ,
Пьют кумыс, разговор задушевный идет,
Люди просят, 
Не может Ахан отказать
И охотно, с душой
Свои песни поет.

И на голос певца
Набежали кто смог,
Стар и мал. Теснота.
Люди валятся с ног.
Поднимается песня, звенит в тишине
Голос – нежная трель, он как сокол высок.

«Дорогая моя, не могу я уснуть
Ты встречаешь четырнадцатую весну.
Не нужны мне верблюдов,
Коней табуны.
Только чуткий рысак в моих грезах блеснул.

Вижу в грезах моих
В ароматных лучах,
Среди сочной травы, 
В несказанных цветах
Заповедное место,
Заветный овраг,
Утопающий весь
 В изумрудных шелках…»

Ах, какие чудесные песни он пел!
«Три павлина» исполнил,
В сердцах закипел
«Белых пальчиков» жемчуг,
Огонь «Акмарки»,
А потом «Сырымбет», 
Словно Смерч налетел.

Он не песни поет, –
Он несется в степи.
Поднимается в гору, 
Где солнце слепит.
Смотрит соколом вниз
И, собравшись в комок,
На лису обреченную
Камнем летит.

«Ах лиса золотая!
Такой красоты
Я не видел. Ах, лань благородная ты!
Быстрым соколом я 
Над Уралом лечу
И любуюсь тобой
С голубой высоты.

Ты изящная, тонкая,
Так хороша!
Камышинка, растущая
Вдоль Иртыша.
Ты как алая Роза,
Невинный цветок
Я – ночной соловей,
Твоя песнь и душа.

О тебе я мечтаю,
Томлюсь и стремлюсь
Все преграды смету, 
Но к тебе доберусь».

Сам Биржан был акын
Голосист как никто.
Поднимал свои песни
Над горным хребтом
Не был тонким,
Изящным,
Как мастер Ахан,
Поражал прямотою
В напеве крутом.

«Кокчетау», «Три павлина», «Мечта моя, ах!» 
«Жайдарман» «Ой, шалунья» 
– У всех на устах!
Пел Биржан эти песни, но знает народ,
Что сложил их Ахан 
И певал их не так.

Не взлетал его голос
Пронзительно ввысь.–
Лебединые стоны из сердца рвались,
Кто смеялся, кто плакал, вникая в напев, –
Все, кто слушать певца 
В этот час собрались.

Утешенье с утехой
В тех песнях текли,
Словно мед с древних гор
Кокшетауской земли,
Словно ветром
Веселым, задорным степным
Вдруг смягчились сердца и покой обрели.

Неустанно ведет 
Свои песни Ахан.
На Аханову песню
Собрался весь стан.
И гарцуют,
Напевом ласкают сердца
«Мой орленок», «Гордыня»
И песнь «Акмарка».

«Как приятно поют
Люди дальних низин!» –
Подобрели уста мудрецов и разинь.
Прибавляет Ахан 
К песням прежним, старинным
Лишь недавно в пути сочиненные им.

Хорошо, оседлавши гнедого,
скакать –
Перья филина,
грация, конская стать! –
Но в дороге, измучив коня и себя,
Хорошо до аула любимой достать!

И любимой привет через речку послать.
Улыбаться зазнобе, глазами моргать.
Намекать, понимать – это «да» или «нет».
Через тетку девичьи повадки узнать.

Хорошо, на гнедого 
Проворно вскочив,
Мчаться длинным оврагом,
Тот миг улучив,
Что настал,
И коня за кустами укрыв,
К белой юрте 
Сторонкой пробраться в ночи.

Ты стоишь ожидая, придет или нет?
И огнем опалит и завалит, как снег,
Пара девичьих жарких и ласковых рук,
Оглушит тебя нежный и сдержанный смех.
Быть с любимою рядом и знать, что любим,
Укрываясь всю ночь одеялом одним.
Рассказать без утайки все тайны свои,
И друг другу отдать все, что свято храним.

Хорошо, до рассвета поднявшись уйти,
И не гнать скакуна на обратном пути.
Держит милая крепко коня под уздцы
И слова говорит – слаще их не найти!

Нет, наверное, в мире счастливей минут,
Тех, что милая дарит тебе и коню.
Возвращаешься с песней веселой в аул,
Словно подвиг свершил и прославил страну…

А потом, возвращаясь к напевам былым,
Спел он «Луг», «Актамак», отдал дань и иным,
А «Красавицу хрупкую» так преподнес,
Что народ подпевал потихоньку за ним.

А когда «Сырымбета» Ахан затянул –
Показалось всем – ветер с Кокше вдруг подул.
И поднялись, крича
«Ой-пале! Ой-пале!»,
И пошел по аулу восторженный гул.

Вот закончил Ахан
Свои песни играть,
Благодарный народ был
Доволен и рад.
Разговор продолжался.
И слово за словом
На коня Кулагера все сели опять.

– Как приятно, что вы появились у нас
И коня привели, чтоб украсил он Ас.
– Кулагер до сих пор поражений не знал.
С «Серым ястребом» встретится он в первый раз.

– «Серый ястреб» у нас победитель-орел,
Он высокую, прочную славу обрел.
И хозяин его Батыраш все призы
Забирает заранее, старый козел!

«Серый ястреб»
Победу другому не даст.
Батыраш тем и славен, спесив и горласт,
Тем и предки его знамениты теперь,
И другим скакунам счастья нету у нас.

И сегодня
В почете у нас лишь один
«Серый ястреб», он грозный байги господин.
Главный приз Батыраш, как всегда
Заберет.
Не печалься
И нас, дорогой, не суди!

Неизвестно,
Как сложится нынче
Байга,
Но не знал Кулагер твой
Грознее врага.
Да поможет тебе
Всемогущий Аллах –
Пусть несется стрелой
Кулагера нога.

– «Серый ястреб» – алтаец,
Любимец, он свой.
За него каждый ляжет костьми, головой.
Но в хороших руках
Не пришлось ему быть,
Для меня он не лучше клячонки любой.

Батырашу уже донесли шептуны —
Для Ахана орлашы не скакуны
Серый ястреб не страшен ему,
Кулагер вмиг обгонит его на четыре спины.

Батыраш подавил в себе
Злобный крик,
Посинел и затрясся
От гнева старик,
Полный ярости в юрту Ахана вбежал,
Где певец в этот миг 
Безмятежно лежал.

Старика Батыраша озлобленный вид
На Ахана, не ждавшего ссор и обид,
Ни унынья, ни страха совсем не навел,
Батыраш держит плеть 
И сквозь зубы цедит:

– Ах ты, вошь караульская,
Вполз ты на Ас!
За кого ты, щенок,
Принимаешь всех нас?!

Кто тебя надоумил
Болтать о байге?!
Размечтался о призе 
В недобрый ты час!

Из холопского рода,
Привык ты вонять.
И кого ты собрался у нас обгонять?
Как ты смеешь хвалиться — «Возьму обгоню».
Как нажрешься дерьма, вон тебя прогоню!..

Языкастый старик так Ахана язвил,
Что певца не на шутку вконец разозлил.
Долго сдерживал гнев благородный Ахан.
Но достал старикашка, и вот он вспылил:

– Погремушка пустая,
Зловонный мешок!
Ты ворвался без спросу, 
Незванным пришел.
У тебя не глаза,
А промежность козы.
Злая нечисть Алтая, кастрат-петушок!

Кулагеру ты хочешь дорогу закрыть?
Кто ты, жаба? Откуда в тебе эта прыть?
Заруби на носу, подколодный удав,
Кулагера не сможет никто 
Победить!

Кто ты? Бий?
Наплевал я на бийство
Твое!
Будешь знать языка моего острие!
Пусть помет твой, 
Вся куча арвахов твоих
Будут Серого гнать, – главный приз
Мы берем! –

Пораженные люди
Внимали певцу.
Знали люди – встревать в этот спор не к лицу
Молчаливо судили: 
«Каков наш Ахан!
Вот уж врезал, так врезал!
Вломил подлецу!»

Уходил Батыраш, как затравленный волк.
И народ понемногу ушел. Шум умолк.
Стало в юрте просторно. Стоит тишина.
Но Ахану какой в тишине этой толк?!

Нет! В молчанье остаться
Ахан не хотел.
Он настроил домбру
И душевно запел.
Вспоминал Кокшетау
И друзей дорогих:
«Сырымбет мой!
Куда Сокол твой залетел?»

Кембе[1].
Ас гудел в Ереймене с утра до утра.
Было съедено — мяса большая гора.
Кумыса было выпито — десять озер.
И настала байги долгожданной пора.

Гости резвых коней в поводу повели. 
Зашумела Арка, небо скрылось в пыли.
А глашатаи мчатся, ведя за собой,
Чтобы конники верной дорогою шли.
….
Досточтимые гости!
 Закончился ас.
Угощать, развлекать
Уж не будут здесь вас.
Поведут вас надзорщики
К новым местам,
Где кембе расположено. 

Будьте все там.
Там холмы зеленые
С гор вода бежит.
Травушка-муравушка
Голову кружит. 

Ягодою славятся
Щедрые места,
Там щавель-красавец,
Травка-мурава.
А средь гор окрестных
Жоламан гора
И гора Змеиная
Нагоняют страх.

__________________________________
1) Место финиша на байге

Там увидеть можно
И скота следы,
Что ведут дорожку
К плато Каинды.

И лежит там рядом
Озеро Кусак,
И стоят отрядами
К рысаку рысак.

Там кембе, смотрители,
Строгие, как черт,
Не любому зрителю 
Отдают почет!»

***
Так вопили глашатаи, что было сил.
Где начнется байга, этот крик известил.
И народ потянулся волна за волной,
Словно сход муравьиный всю степь затопил.
За отрядом отряд и вблизи и вдали
Били землю копытами, заволокли
Тучи пыльные, хлещут, как моря прибой,
И качается склон Ереймена в пыли.

Шли они 
Словно чудом подвинутый лес,
Заполняя весь мир, 
Зеленевший окрест,
Нет спасенья зверью
Под копытом коней:
Зайцам смерть
И лисицам приходит конец.

От людей – муравьев
Тени рябью в глазах.
Есть ли место в степи, где остался казах?!
Человеческий дождь
Затопил Ереймен.
Будто мало воды 
Накопил здесь Кусак!

Вышли к озеру,
Лица весельем горят –
Что ни лошадь – то масть,
Что ни всадник – наряд.
Запестрело вокруг, все сверкает,
Блестит!
Как налет саранчи,
Все бурлит и кипит.

Люди спешились, 
Гладят усталых коней,
Каждый думает, конь его
прочих сильней!
Улыбаются родичам, вежливы все:
«Этот приз будет ваш, 
Уж поверьте вы мне!»

Из тумана и пыли,
Что скрыл Жыланды,
Появляются кони,
Сильны и горды.
Изукрашены все, в амулеты одеты,
Пополняют 
Стоящих красавцев ряды.

Из отборнейших
Самые ценные здесь,
Целый год их готовили,
Пить им и есть
Довелось лишь 
Чистейшую воду, зерно,

И режим по минутам
Рассчитан был весь.

Оторвать невозможно
Восторженных глаз
От коней-пятилеток,
Стоящих,томясь.
Рвутся птицами в степь,
Рвать поводья готовы
С кондачка хоть сейчас 
В бег пуститься, как в пляс!

А коней прибывает –
Конца не видать!
Всех считают,
Всех пишут –
Пришла благодать!
Нет границы восторгам,
Народ ошалел!
Одна тысяча триста 
– Такая орда!

Лошадь каждая –
Тайный расчет и каприз:
«Что топтаться зазря,
Пусть возьмет лучше приз!»
Как надеялись люди
На этих коней! –
И сюда не случайно они собрались.

Ждали долго они, все боясь не успеть,
Не касались любимиц 
Ни шпоры, ни плеть.
А глашатаи носятся
В шумной толпе,
Чтобы каждую лошадь
Достойно воспеть.

«Гости досточтимые,
Радуйтесь судьбе –
Выпало вам счастье
Поглядеть кембе.
Слушайте внимательно,
Слушайте меня –
Я открою тайны
Каждого коня.

Ну, с какого
Прежде лучше мне начать?
Тут достоин каждый
Первым отвечать.

Здесь на ас собрался
Полностью народ.
Ни один в сторонке
Не остался род.

Вот стоит буланый, 
Он сайгак на вид..
В скачке, будь уверен,
Всех опередит!

Гляньте на буланую
С бедрами козла –
Гордость Козыбая,
Статями взяла.
 Вот и Серый Ястреб,
Повидавший мир –
Лошадь Батыраша
И его кумир.
Светлую истенскую
Похвалить хочу –
К нам она доставлена
С побережья Чу.
Ей не уступает
Славный Кызкара,
Издавна гордится им
Область Сырдарьи.
Сколько их, достойных!
Только выбирай:
Вот из Алатау призовой Кубай,
Вот из Каратау быстроног Кумай,
Ак-бакай-кипчак,
Киргизский Кек-топай.
Акшатау прославил
Огненный Анис,
Вот из Кокшетау – золотой Кулас.
Кубакан-Елик, он прибыл с Иртыша,
Каска-Куль с Есиля, –
Радуйся, душа!

«Утку пеструю» послал
На байгу Арал.
Красоты такой еще
Здешний не видал
Жарылгапа Конь ­– игрень 
 Родина – Балхаш,
Чалый прядает ушами —
– Сразу приз отдашь!

Вот прислал Семипалатинск
Серого Серке;
Быстрый Ястреб – тобыктинец –
Лисья смерть в Арке.

Вот гнедой, Жамыл известный,
Норовом он – зверь!
Если мало
Вам всех быстрых,
Назову теперь. 

Вот Савраска белокрылый,
Он из Алатау,
Там на родине никто
Его не обогнал.
Он зубами приз ловил,
Обгоняя их.
Вот чубарая, 
На месте тихо не стоит.
С виду так она изящна,
Так она стройна,
А в глазах играет буря,
Не глаза – война!
Если вскачь она помчится,
Не догонишь, нет!
(Только б горю не случиться,
Горю в западне…)
Кто же в этом перечне
Лучший из коней?
Ну, об этом вам судить
Будет все ж верней.

Тридцать белоснежных
Видим здесь коней;
Вороных здесь сорок,
Двадцать игреней,
И мухортых двести
Пришлых и своих,
И гнедых немало –
Девяносто их! 
Семьдесят саврасых, –
Много прочих здесь,
А чубарых, пегих
Нам не перечесть!..»

***
Летит над толпою
Глашатаев крик –
И каждый скакун несказанно велик!
И каждый, кто держит
Коня под уздцы,
К любимцу с волненьем горячим
приник.

Теснится,
Толкается, спорит народ,
Какому счастливцу 
В байге повезет?
Но этого им не откроет никто –
Узнают они, 
Когда время придет…

Отгон коней

В числе скакунов
Кулагер не забыт,
Красавец с изящною формой губы,
Он шел, пританцовывал, тихо рысил,
Ахан отошел с ним
От шумной толпы.

Кулагер, грациозно красуясь,
стоял
Словно скульптор великий его изваял.
Подошел Куренбай
и, любуясь конем,
– Не волнуйся, сынок,
будешь первым, –
сказал.
– Эх, сынок!
Ты такого имеешь 
коня,
Что сразил благородством
он даже меня!
А ведь я не последний
знаток лошадей, –
Вижу в нем я особенный 
Отблеск огня.

«Кулагер жеребенком
За мною ходил,
Я купал его, холил, кормил и поил.
Он не тварь ездовая,
Он друг мой навек!»
Первый приз будет твой. 
Ты его заслужил!

Черный ворон,
Зловещий старик Батыраш,
Кулагера увидев, утратил кураж.
Черной немочью
Злобный завистник
Сражен,
Овладела шайтаном 
Безумная блажь.

На кембе 
Кулагера он вновь осмотрел,
Он от ревности трясся и гнусно хрипел.
Понял старый сквалыга – 
Явилась беда,
Час урочный настал, 
И петух уж пропел!

Знал старик в лошадях
Безошибочно толк,
В этом деле он был ушлый дока из док.
С детских лет
Не терпел он успехов чужих,
Был готов растерзать бедолагу, как волк.

Он смотрел Кулагера,
Смотрел, отмечал:
«Кости сложены крепко,
А мышцы как сталь.
Как пойдет он в байге? 
Рысь возьмет или вскачь?
Скакуна я такого еще не встречал…

Это конь или шайтан
В облике коня?
Доконает, вижу ясно, он прибьет меня,

«Серый ястреб» – просто мальчик,
Не сравнится с ним.
Что мне делать накануне
Рокового дня?!

Нрав приятный,
А не норов
Здесь он показал.
Не ярился, детвору 
Близко подпускал.
С виду тих и безобиден,
Но, видать, гроза.
И, наверное, немало
Крепких обскакал!

А глаза горят! Пылают
Дьявольским огнем!
Сколько прелести и силы
Накопилось в нем!?» –
Так стоял завороженный
Аспид Батыраш.
Этот день был в жизни старца­ 
Самым черным днем.

***
И стоял Батыраш,
Полный черного зла,
И в мозгу у него мести-змея ожила.
Стая коршунов-планов
Кружится в душе –
И решился мерзавец – 
Была, не была!

Осторожен Ахан, 
Только дьявол хитрей.
Разве можно предвидеть
Все козни чертей?!
Разве знал 
Благородный, отважный певец,
Что раскинула смерть 
Сто коварных сетей?!

И Ахан положился на волю судьбы.
В стороне чужедальной
Батыры слабы.
Он ласкал Кулагера
И, сняв амулет,
Осмотреть, отереть,
Подтянуть не забыл.

Он мальчонке – пушинке 
Дал алый кушак,
Посадил на коня, осмотрел малыша
И шепнул наставленье:
«Вперед пропусти
Пару-тройку горячих, а там –
Не спеши,

Развернись и пусти вон с того бугорка…
Будь в пути осторожен, 
Байга нелегка,
Кулагера не вздумай
Нудить, погонять.
Конь порою бывает – умней седока.

А когда половину пути он пройдет, –
Понукая чуть-чуть, вырывайся вперед.
Но не первым иди, оставайся вторым,
Не волнуйся, и твой подоспеет черед.

Будь вторым 
До зеленой ложбины в горах.
Там хлестни Кулагера, отбросивши страх.
Отпусти его, пусть 
Скачет в полную мощь!
Кулагер–ветеран, закаленный в бегах.

Будь здоров, дорогой!
В путь, орленок мой, в путь!
Наставлений моих, малышок,
Не забудь.
Ветер пыль поднимает,
Сторонкой держись,
Остаюсь я с надеждой, 
Что греет мне грудь».

Много гордых мальчишек
Гарцуют вокруг.
Кулагера приходится выпустить с рук,
Скакуна на прощание обнял Ахан:
«Возвращайся с победою,
Милый мой друг!»

И пошли, потекли 
С Ерейменских гор
Скакуны разномастные,
Начали спор, –
От копыт задрожала
Широкая степь…
Кто удержит теперь
Состязанья задор?!

Впереди состязания два седока.
Это только разгонщики. А по бокам
Лошадей охраняют от свалки в пути
Караулы. –
Несется байга, как река!

Вот собрались у озера
Все ездоки –
Каждый полон желанья 
И неукротим!
Здесь огромной байги
Начинается старт,
А в глазах и сердцах лишь одно:
«Победим!»

Наблюдатели следом
Толпою идут,
Но смотрители ходу толпе 
Не дают:
– Будут игры борцов. 
Возвращайтесь назад!
Там события вас 
Необычные ждут…

Появился Измайлов – уезда глава
И над морем людским
Он пролаял слова:
– Начинаем борьбу!
 Ну-ка, все с лошадей! –
И народ весь поник,
Как под ветром трава.

Отбор борцов

Сойтись уездный приказал! Пронесся клич, и вот
Со всех сторон попер, как муравьи, народ
Нет средь народа ни девиц, ни женщин, ни детей
Народ запуган. Кто, скажи, против властей пойдет?

И, по-калмыцки привязав коней, пестра, шумна,
Казахских пеших молодцев нахлынула волна,
Глашатаи со всех сторон кричат до хрипоты.
Борцов, что в бой пойти должны, блистают имена.

Размером годен этот круг для скачки жеребят
Остались кони позади, – на привязях храпят!
Иголку некуда воткнуть и яблоку упасть.
Уселся в тесный круг народ, сидит за рядом ряд.

Руководители уже уселись на места.
Они из богатеев все. И видно неспроста.
Начальник грозный на холме с подзорною трубой
Застыл, распаренный, в тени огромного зонта.

У озера Кусак народ шумит на берегу,
Как будто на цветном ковре – на молодом лугу –
Сидит и ждет: богатыри сейчас пред ним должны
Могучей удалью своей померится в кругу.

Вот Ереймена склон. На нем стоит последний ряд.
Халаты, будто бы цветы, расцветками горят.
Чей род сильней? Кто победит? Аргын или Найман?
Казахи дружно гомонят, ­– поспорить каждый рад!

Но оживилась вдруг одна из боевых сторон
Ее борец, как столб могуч, для битвы оголен
Раздался дерзкий крик: – Эй вы, а где же ваш борец?! –
Был вызывающ этот крик и был нахален он!

Тот наглый окрик напугал воинственную рать,
Борцы задумались, – кому охота умирать?
Притихли многие, глаза в смущенье опустив,
И стали пальцами ноги землицу ковырять.

Смутился враг?! И сотни ртов завыли вдруг тогда:
– Когда ж появится борец, когда ж придет, когда?
Нахмурясь, мощные борцы раздеться не спешат,
И пот стекает по вискам, соленый от стыда.

А тот верзила черен был и, как атан, здоров,
Он раскорячившись стоял, свиреп и густобров.
И, духов предков помянув, джигиты с двух сторон
Верзилу вывели на круг и сдернули покров.

Объятый ужасом народ застыл: – Каков борец!
С таким попробуй-ка схватись, – наступит вмиг вконец!
А он стоял, внушая страх, оскалив злобно пасть,
Как будто одинокий тигр в загоне для овец.

Стоял угрюмый великан, он выше был горы.
Борьбу легко он превращал в подобие игры.
Он страх панический вселял в известных силачей, –
Как кот мышей, их загонял в отверстие норы.

Верблюжьи ляжки в волосах, – звероподобный муж,
Он был свиреп, как дикий вепрь, и черен был к тому ж.
Спину огромную свою народу показав,
Он грузно на колени встал, сутул и неуклюж.

Хоть кто тут выйди на борьбу, – считай, что он пропал!
В гиганте этом черном был воинственный запал.
Он был в приемах искушен, в секреты посвящен,
Он знал все хитрости борьбы, – он в цирках выступал!

Глашатай выехал на круг на сером жеребце,
Привстал на звонких стременах в живом людском кольце
И стал пронзительно кричать, сняв лисий малахай,
Об этом черном силаче, о бешеном борце :

«Вот перед вами стоит на коленях герой,
Он, как лев, и хитер и отважен, — герой.
Кости ног его крепче, чем кости слона,
Он прекрасен, как тигр, – он могучий герой!

Берега Иртыша в страх вогнал он, джигит,
Кто с ним выйдет сражаться, тот будет убит.
На бесчисленных ярмарках он знаменит,
Его помнят Макарьев, Алтайск и Ирбит.

Силача Ала-Тау победил он, герой.
Силача Кара-Тау свалил он, герой.
Когда был он мальчишкой шестнадцати лет,
И тогда был известен он силой, герой.

Помним ас Аюбая, рывком от плеча,
Одного великана он сбил сгоряча
Поваливши, верзилу подмял под себя
Он бы мог, как удав, проглотить силача!

Дар борцовский ему от рожденья дан.
Вон, глядите, стоит, словно слон, великан!
Раз атан подвернулся под руку ему,
И ударом был сшиблен на землю атан. 

Всем джигитам в округе он страху задал!
Он в победе жесток, он в сраженье удал.
Цирки он разорял, он громил города.
Он, как шапки, озлившись, джигитов кидал!

 Он дракон! Кто бы смог с ним сразиться посметь?
Он неистов, как смерчь, он ужасен, как смерть.
Кисть руки у него как железный капкан,
Мышцы грозные тверды его, словно медь.

Волкодав средь щенят! Он жестокий батыр!
Он щелчком убивал обнаглевших задир.
Словно воду из мышцы, выдавливал кровь.
Словно это не мышца джигита, а сыр.

Враг поверженный выл под могучей пятой.
Драл он кожу с врага, словно пленку, рукой.
Он боролся не хуже Хазрета – Али,
А ведь тот был, как всем вам известно, святой!»

И вот глашатая слова молвой подтверждены
Все говорят – он знаменит во всех концах страны!
Кому охота воевать с таким богатырем?
Борцы на корточках сидят, мрачны и смущены.

Глашатай знал, что говорил, – его слова не ложь!
И вправду черный богатырь на дьявола похож!
Как сковороды пятерни, бугристая спина,
к нему попробуй подойди, – погибнешь не за грош!

Удел могучего борца ему с рождения дан,
Он прибыл к нам издалека, тот черный великан.
Он в городах всех победил, теперь колеблет степь.
Он – выдающийся борец, а родом он Найман.

В родне у Сагыная он прижился. Он потряс
Собравшихся, когда гремел на шесть уездов ас.
Гостит два месяца уже здесь, у керейцев он,
Решил он силой поразить собравшихся сейчас.

Но где ж соперник? Великан угрюм и раздражен.
С испугом на него глядят борцы со всех сторон.
Ведь сам уездный, говорят, верзилу поддержал,
Ведь он объездил всю Сибирь, потряс все цирки он.

И Кара-Тау силача такого не видал,
У Семиречья замер дух, – неслыханный скандал!
Семей с Тургаем, притаясь, от ужаса дрожат,
Балхаш открыл с испугу рот, и рот открыл Арал.

Так кто же все же выйдет в бой? Нельзя найти борца!
Стучат средь мертвой тишины дрожащие сердца.
Молчат бывалые борцы, раздеться не спешат,
Поднять не могут от земли в смущении лица.

И вдруг людская разошлась в две стороны стена.
Выходит человек, вся в мускулах спина.
Он коренаст и он совсем не великан на вид.
Его послала на борьбу Окаса сторона.

Кто он такой? Откуда он? Жакип его зовут!
Был из колодца как-то раз им вытащен верблюд.
Увертлив он, он изучил все тонкости борьбы.
Знал силу страшную его степной казахский люд.

Коль нет Жакипа, ни один не состоится ас.
Бывал и у керейцев он, – приз получал не раз!
В Баян-Ауле все зовут его «батыр Жакип»,
Он кулаком глушил быков ударом между глаз.

Он был когда-то батраком, потом отары пас,
А нынче залучил его в подручные Окас.
Он был храбрец, он был джигит, но кем он там ни будь,
В руках хозяина бичом он делался подчас!

Он, гибкий, шел, не торопясь, он мышцами играл,
Как ястреб, легок был. В него верзила взор вперял.
Глашатай обходя ряды, рассказывал о нем,
И все достоинства его по статям разбирал:

«Вот борец, так борец, – нет сильней этих рук!
Крепок он, как сухой саксауловый сук,
Великану не справиться с ним нипочем,
Нет, Жакипа – шалишь! – не возьмешь на испуг.

Он Аргын, он исполнен таинственных сил!
Он немало джигитов в борьбе победил.
Это дьявол среди силачей и борцов,
По ухватам и ловкости он – Азраил.

Словно рыба, он скользок. В борьбе – молодец!
От удара его отлетает борец,
Как летит перепелка из-под куста,
Когда в куст бросит шапку, играя, малец.

Он увертлив, как барс, гладок, словно карась,
Скользок, – будто на коже особая мазь.
Если он нападает, то сами борцы
От движения резкого валятся в грязь.

А косые глаза его из-под бровей
И быстры и подвижны, как пара угрей.
Обнажает он зуб, рассвирепев, –
Самый злой он из наших богатырей.

Как орел, что терзает добычу свою,
Под себя он врага подминает в бою.
Прямо держится он, бьет без промаха он.
Нет батыра бесстрашнее в целом краю!

Не одна только сила батыру дана,
Он умеет использовать ловкость сполна,
Он – как щука в глубинах зеркальных озер,
А подножки он ставит, как сам сатана.

Даже, если споткнется, – возьмись удержать,
Навались, постарайся коленом прижать, –
Он рывком незаметным – вдруг раз! – и уйдет,
Пораженья с усмешкой сумев избежать.

Седогривый, зубастый, напористый волк
Не сробеет, в борьбе понимающий толк.
От напора его даже вепрь бежит,
Увидав его, лев станет мягким, как шелк.

Он – огонь! Быть борцом его вечный удел!
На чужбине он многих борцов одолел.
При неистовых криках толпы он не раз
Выходил на арену и грозен и смел.

Но и силы немало в нем, ловком и злом,
Если надо – умеет ломить напролом.
В общем, он из борцов самый лучший борец.
И недаром его называют орлом!

Как теке, не боится он в пропасть упасть,
Есть в глазах его узких угрюмая власть, –
Ты идешь осторожно навстречу к нему,
А как будто в капкана разверстую пасть.

Не один от удара его погибал,
Он в охапку детин стопудовых сгребал,
Тех, чьи руки, как медные струны, толсты,
Локти вывернув им, их к земле пригибал.

Да и что говорить! Он сильнее всех нас
Как тому, кто неистово жаждет, подчас
Попадается вдруг тот, кто жаждет сильней,
Так и он великану попался сейчас!»

​
Борьба

Вдруг на Жакипа наступать стал черный великан,
Как будто бы в лесу на рысь накинулся кабан.
Жакипа хрупкого жалеть стал в ужасе народ,
Сыбызги яростно свистят, грохочет барабан.

И начали они ходить – народ замолк кругом –
То вперевалку, неспеша, то шагом, то бегом.
Как два обезумевших льва, богатыри сошлись,
Сопя и тяжело дыша. Схватился враг с врагом.

К победе великан любил короткие пути, –
За шею он решил схватить , да и схватил почти,
Но прыгнул, будто мяч Жакип, он долго не лежал,
А тотчас вскакивал, ведь он, как рыба, скользким был.

Но вот гигант рассвирепел, решил кончать игру,
Рванулся как бы говоря: «Сомну, с земли сотру!»
И на буру он был похож в дни течки, в январе,
Он завывал, а борода моталась по ветру.

Легла гиганту на плечо Жакипа голова,
Объятия тесные крепки. Их прочность такова,
Что их перерубить уже не смог бы и топор!
Сцепившись начали кружить борцы, как жернова.

Сошлись в бою богатыри лицом к лицу, впритык,
Один – как небольшой бычок, другой – как грозный бык.
Трясут друг друга и сопят, и топчутся, хрипя,
Исходит из могучих ртов звероподобный рык.

Гигант сопернику, слегка склонив его на бок,
Подножку сделал, только тот дал в сторону скачок.
Да что там! Где ему упасть? Он прыгнул, как козел!
Пыль поднялась. Он на ногах, – плечо лишь вот рассек!

Разодран напрочь у борца сатиновый рукав.
Клочок материи висит, и грязен и кровав,
Жакип гиганта на бок гнет, чтоб на спину взвалить
И бросить, и торжествовать, на грудь коленом встав.

Жакип все ходит и сопит, багровый от потуг.
Примащивается неспеша, приладился и вдруг
Как крикнет: «Ап!» – и вот уже верзила на спине,
и только хрустнули в тиши в суставах кисти рук.

Притихли все. Ай да Жакип! Блистательный прием!
Жакип согнувшийся стоит, а черный бык на нем.
Жакип стал медленно кружить, и оземь великан
Из поднебесной вышины вдруг грянул, словно гром!

Раздались крики торжества с аргынской стороны.
Найманцы присмирели вдруг, в печаль погружены.
Притихли трусы жалкие, как зайцы за кустом,
И кличи рода своего орали крикуны.

Упал верзила, а Жакип свалился вместе с ним,
Но ловкий, словно скользский угорь, вскочил рывком одним,
Верхом на великана сел, чтоб великан не встал.
Лежал верзила на земле, угрюм и недвижим.

Схватились, словно на лугу грызутся жеребцы,
Которых уж не растащить джигитам под уздцы.
За приз дерутся силачи, катаясь по земле,
Народ взволнованный глядит, как возятся борцы.

Жакип верзилу вверх лицом никак не повернет:
Трясет, швыряет, словно мяч, но не сдается тот,
Борцы взбешенные хрипят, сплелись в один клубок,
По лицам воспаленным их течет рекою пот.

Завыли силачи, войдя в воинственный азарт,
Взывают к богу и вопят, и стонут, и грозят.
И камни из-под ног летят, и пыль столбом встает,
Луг словно пахота, изрыт, но где он, результат?

 Друг к другу будто кто-то их веревкой привязал!
Жакипа великан ломал, изматывал, терзал.
Когда же оба силача изнемогли в борьбе,
Уездный развести борцов джигитам приказал.

– Он победил, – кричит Аргын, – ведь он сидел на нем!
– Нет, он! – Найман кричит в ответ. – Мы были все при том!
Как тигр барс, кружат борцы, сойдясь на жизнь и смерть,
Свирепо выкатив глаза. Разняли их с трудом!

Баянцы грозною толпой к уездному идут:
– Приз отдавай! Он победил, и нет сомнений тут!
Керейцы же кричат свое: – Никто не победил!
– Победы не было! – шумит степной казахский люд.

Окас плешивый приуныл, – он приза не достал!
«Ничья» – уездный присудил. И хоть никто не стал
С уездным спорить, возмущен решением был народ,
Был взбудоражен весь народ, сердился и роптал.

– Он победил, наш богатырь! Он вашему задал! –
Одни кричали. Назревал неслыханный скандал!
Другие им до хрипоты кричали, озверев:
– Жакипу приз! Ваш слаб борец! А наш борец удал!

Верзилу черного народ кричащий окружил.
Он был озлоблен и багров, надулись связки жил.
– Нет, спорный приз я не возьму, вновь буду драться я!
Сказал верзила и конец раздору положил.

Кричат найманцы: – Эй, Жакип, прошедший бой не в счет!
Кричат аргынцы: – Не борись, и так тебе почет!
И то не плохо, если приз разделят пополам.
С верзилой снова не борись. Он не борец – он черт.

К уездному тогда Окас с Шабданом подошли:
– Ты снова им, о господин, бороться повели!
Сказал уездный: – Пусть они дерутся, коль хотят,
И вот противников опять к лицу свели.

Стоят один перед другим два лагеря сейчас.
– Эй, выходи, – кричит гигант, – еще схлестнемся раз!
– Не выходи! – друзья кричат. – Жакип , не выходи!
Тебя верзила победит, ты опозоришь нас!

От самолюбия Жакип потемнел с лица
Разделся, крепкий, словно гвоздь, в нем ожил дух борца.
Решил он лучше в бой вступить, чем вечно трусом слыть.
 Решил за наглость наказать верзилу наглеца.

«Ну что ж рискну! – подумал он. – На битву выхожу!
Приз получу, коль силача на землю уложу,
А коль его не уложу, так тому и быть.
Силач! Иду! Ведь я аргын, – и это докажу!

Он человек, он, как и я, от матери рожден,
Он будет этой вот рукой, клянусь я, побежден!
Да как же я смогу стерпеть, чтоб этот человек
Кричал мне нагло «выходи», чтобы смеялся он!

Народа душу я постиг, его я знаю нрав,
То он бывает справедлив, а то подчас не прав.
То радуешься за него, то злишься на него,
Но любишь сильно все равно, ему себя отдав».

И вот рассасываться стал, стал затихать скандал,
Подобного степной народ ни разу не видал!
Сказал верзила: – «Пусть Жакип придет, коль он не трус!»
И это тотчас же народ Жакипу передал.

Сошлись: приземист был один и был другой высок.
Вдруг жилистый Жакип врага подножкою подсек.
Споткнулся враг, и кинут был он вмиг через плечо.
И был стремителен, и смел, и страшен тот бросок!

Лежит верзила на земле. Восторженно орет
И предков славит имена аргынцев шумный род.
Тут ногу черную схватив, Жакип рванул, и вот
Найманцев приняли дела печальный оборот.

Нога вдруг хрустнула. Завыл верзила. Перелом!
Жакип на нем уже сидит, нахохлившись орлом.
Толпа рванулась к силачу, ругая и крича,
Кто в страхе за его судьбу, а кто в восторге злом.

Борец прижал борца к земле, – победу закрепил.
Народ совсем осатанел, откуда страсть и пыл!
Сцепились, словно петухи, ведь каждый из гостей
До битвы мяса много ел, кумыса много пил!

Окас доволен, – поддержал Жакип аргынов честь!
Лежит поверженный гигант. Вокруг людей не счесть!
Раскинув руки широко, лежит, хрипя, гигант.
Подвернута его нога, ни встать ему, ни сесть.

Уездный хмурится: ему не нравится исход!
Он папироску закурил. Вокруг шумит народ.
Вон те в восторге, что гигант аргыном побежден, –
Смеются едко, а вон те грустят, наоборот.

Гигант поверженный лежит, не может встать с земли.
Кровинки нет в его лице, весь в глине и в пыли.
Аргынцы ходят, подбочась, и радостно шумят.
Они толкуют меж собой: – Нам предки помогли!

К уездному подходит вдруг сияющий Окас
И просит, чтобы дали приз, который ас припас.
И вот выводят скот на круг, и разного добра
Стащили несколько тюков. Все расхватали враз.

Стоит неимоверный шум. Вот два бородача
Подрались в кровь. Тому виной – полштуки кумача.
Кто жеребца повел, а кто барашка поволок,
Два аксакала рвут козу, ругаясь и рыча.

Гигант забыт. Он здесь чужой. Лежит от злобы лют.
Как мясо на пиру, добро на части гости рвут.
За это плата – чья-то кость, подумаешь дела!
Приз меж собою разделив, шумит довольный люд.

Такой трагический исход в обычае у нас.
Увечье, а то и смерть, приносит каждый ас.
Ругайте, бейте – подтвердить я клятвенно готов:
Такие случаи видал я в жизни много раз.

Кость ловко вправил костоправ. От жалоб и угроз
Охрип сраженный богатырь, повесил черный нос.
Народ о грозном силаче забыл, а костоправ,
Взвалив беднягу на коня, в аул его увез.

Возвращение коней
(т.е. сама байга)

Пленена душа моя с самых детских дней
Скакунами: я рожден средь степных коней!
Нес меня степями конь, гриву распустив,
Я держался за нее, я склонялся к ней.

Все я знаю про коней. В них моя судьба!
О лихих конях стихи сочиняю я.
Издавна живет казах в солнечных степях,
Там, где небо наверху, а внизу земля.

И богатый и бедняк знает толк в коне.
Для казаха с давних пор были наравне
Конь и друг, ведь без коня – что за жизнь в степи?!
Оттого хороший конь был в большой цене.

С жеребятами в степи с детских дней я рос.
И хоть я уже дожил до седых волос,
И в автомобиле я езжу каждый день,
Стригунки и нынче мне дороги до слез.

Хоть машина у меня и известность есть…
Брать призы на самолетах теперь обычай есть.
Нынче асов больше нет, только в ноябре.
Посмотри на шумный той, – скакунов не счесть!

Стал привольней жить народ нашей стороны.
Стали нынче у казахов лучше скакуны.
Очень много дорогих вывели пород, –
Кони тонки и крепки, ловки и стройны!

Интересней нет байги! Весело гремит
На джайляу шумный той: слышен гром копыт.
Мчались кони. Про меня говорили так:
«Из мальчишки выйдет толк, вырастет джигит!»

Слыша то, из кожи лез, хоть и был я мал.
Я свирепых жеребцов на дыбы вздымал.
Часто я менял коней. Я летел в степи:
Я ногами не коней – птиц степных сжимал!

…Нетерпением давно мальчики горят!
Кони пылки и стройны, – словно на парад!
Чтоб удобней было всем с места взять разбег,
Пляшущие жеребцы выстроились в ряд.

Тыща триста скакунов – с четырех сторон.
Ржаньем яростных коней воздух сотрясен.
Ждут: распорядитель знак должен дать – «Пускай!»
Ждут: еще минута – и руку вскинет он!

Ждут: сейчас раздастся крик: «Эй, вперед! Вперед!»
Я глядел не раз, застыв и разинув рот.
Интереснее байги нету ничего,
Ведь недаром так байгу любит наш народ!

Кони дружно мчат, назад катят гром копыт,
Столько сразу мчит коней, что в глазах рябит!
Тыща триста скакунов, пыль стоит столбом.
Ржет табун, храпит табун, в ярости трубит!

Мальчики кричат вдали, радостно кричат.
Обезумевших коней криком горячат.
Над травою скакуны стелются. Столбом
Пыль горячая стоит. Дико кони мчат!

Кони мчат. Мальцы кричат. Скорость велика!
От копыт дрожит земля, – вся гудит Арка.
Мчат мальцы, кричат мальцы предков имена
Шум и хаос, дым и гам, пыль под облака!

Затряслась Сары-Арка. Мчатся скакуны, –
Над землей летят тела, шеи склонены.
Небеса смешав с землей, движется табун.
Клубы пыли поднялись – дали не видны!

Поредела наконец серой пыли мгла,
Что как туча над землей черная плыла.
Вот четыре скакуна вырвались вперед.
Мчит свирепый Кулагер, – в пене удила!

Где-то скачет позади тысяча коней.
Мчит лавина и хрипит, пар стоит над ней.
И чем дальше – степь быстрей под ноги летит,
И чем дальше – пареньки голосят сильней.

Солнце, не жалея сил, яростно печет.
Пот ручьями льет с коней, пот с людей течет!
Кони падают, хрипят. Но табун вперед
Все летит, летит, летит! Выбывший – не в счет!

Как падучая звезда, страшная звезда,
Конь летит через простор, слыша повода.
Легче ветра кони есть. Кто сказал: у нас
Нет хороших рысаков? Это ерунда!

Четверо тулпаров мчат, – скачка с ветерком!
То растянутся в длину, то сожмутся в ком.
Не смешается их пыль с пылью табуна,
И лежат на гривах их мальчики ничком.

Сам я вырос на хребте злого скакуна,
Я про скачки и коней знаю все сполна.
Только этой описать скачки не смогу:
Так была она лиха, так была страшна!

Кулагер летит. Малец на его спине.
Не мешает рассказать о мальчонке мне.
Слова не было у нас до сих пор о нем.
Мальчика Ахан привез на своем коне.

Был тот маленький джигит сиротой в роду.
Пожалел его Ахан, принял сироту.
Дорог он Ахану, как Кулагера глаз,
И Ахана полюбил тот за доброту.

Были черствыми в те дни у людей сердца,
Но Ахан был добр, – мальцу заменил отца.
Он кормил его, поил, одевал, учил.
У родни своей Ахан поселил мальца.

На байгу Ахан мальца нынче неспроста
Взял с собою, несмотря на его лета.
Кулагер с ним каждый раз в скачках приз берет.
Счастье, знать, с собой принес этот сирота!

Кулагера нрав постиг шустрый мальчуган.
Дар наездника мальцу был с рождения дан.
Слушался Ахана он, ведь во всей степи
Никого он не имел ближе чем Ахан.

Много на мальца Ахан сил употребил,
О сиротстве чтоб своем мальчик позабыл.
Милая, да Кулагер, да малыш-сынок –
Только этих трех Ахан на земле любил!

Мы отвлеклись, а между тем, те четверо коней
Мчат к Ереймену по степи, пыль стелется над ней.
Смеются мальчики с седла над теми, кто отстал,
Кричат, лицом к луке припав, и хлещут все сильней.

Летели мальчики вперед, ссутулясь, как орлы,
Под гром копыт, под крик друзей, среди кромешной мглы
Остался далеко табун. Его уж не видать!
Отставшие в молчанье мчат, насуплены и злы.

Пускай летят тулпары, путь копытами прядут,
Еще есть время – до того, как к финишу придут,
К тем обратимся, кто сейчас остался на кембе,
К тем, кто летящих над землей коней горячих ждут!

Пусть крики слышатся в степи сквозь гул по временам,
Пусть ободряюще народ кричит своим сынам,
Пусть, прекратившие Арку в гудящую домбру,
Копыта четырех коней бьют в степь, как по струнам!

        
Пыль от скачки

Ах, Кусак – бирюзовое зеркало вод! –
Ты – жемчужина гор – это знает народ.
Кто живет в этом месте –
далек от унынья,
Потому что в раю, не иначе, живет.
Ты прекрасен в любую погоду. Всегда

Животворна твоя ключевая вода.
Посмотрев состязанье борцов-силачей, 
Люди снова с надеждой явились сюда

Где же скачки?
Виднеется, что-то вдали.
Кызкашкан отдаленный
чернеет в пыли.
Но глаза дальнозорких заметили там —
Кони-точки на озеро путь повели.

Их четыре – 
безудержно звонких коня – 
Вдоль горы Ереймен
словно в бубен гремят,
Бьют копытами, бьют вековечный гранит,
В пыль песчаную камни литые дробят.

Всем известно: казах без коня — не казах.
На коне он герой,
Без коня – боль в глазах.
Пьет кумыс, ест казы, и сидит на коне,
а коня потеряет — утонет в слезах

Выше ханского трона 
Казахи в степи —
Ценят конскую прелесть
Куда ни ступи.
А когда загорится пожаром байга,
Мчатся люди, 
Как будто сорвались с цепи.

Кони, кони! Как мчатся!
Не бег, а полет! 
Снова озеро
Конная рать обогнет.
Ну скорей же, скорее! 
Но можно ль быстрей?!
Можно, можно, коль шею
Себе не свернет!

Наступило безмолвье,
Глаза напрягли
Наблюдатели, что-то увидев вдали.
А уездный народу опять пригрозил:
– На коней не садиться!
Смотри, не шали!

***
Все волнуется вокруг. Озеро Кусак
Дышит ветром, бьет волною,
Видно, не спроста!
Гнутся белые березки,
Ветви заломив,
И народ волнуясь видит, 
Как летит рысак.

Он один! Нет не один,
Прямо на Кусак
Из ложбины мчится пулей
Скакунов косяк.

Грозным окриком уездный
сдерживал народ.
Но спокойным оставаться
может здесь не всяк!

Каждый рвется увидать – 
Мой или не мой?!
Что за масть видна –
Саврасый или вороной?
Не стерпел Ахан
Проворный, бросился вперед
Узнает он Кулагера,
Что летит стрелой!

***
Вот уж видно –
Вдоль озера
Четверо мчат:
Двое первых
Победу несут на плечах.
Скрылись в балке опасной,
Где склон Жыланды –
Там таится
Превратностей грозных очаг.

«Берегись!» «Осторожней!» –
Кричит им народ
Скрылись кони, Ну, что там?
Кто вышел вперед?
Наконец из лощины
Один за другим

Трое вырвались. Трое…
Четвертого нет!
Приближаются трое
Четвертого нет!
Словно в озеро канул! 
Пропал его след!
И Ахана не видно, куда он исчез?
Где скакун Кулагер? Не случилось бы бед…

Трое первых пришли.
«Серый ястреб»-призер!
Как блестящ его вид,
Как он радует взор!
Честь коню отдает
Наблюдатель.
Смотри!
Вот немеркнущий свет
Ерейменских гор!

Молодца
«Серый ястреб»!
Тут малый и стар
Убедились воочию:
Жив наш тулпар!
А мальчишка
На «Ястребе Сером» пищит
Слово-символ и клич родовой
«Бекайдар!»

На втором скакуне, это конь Айтпака,
Слышен клич «Толебай» малыша-седока,
Третий – чалый скакун, мчится
с кличем «Шорман».

Вот и все.
Где другие? Не видно пока…

Ждал народ скакунов,
Волновался, терпел…
Ожиданье томило,
Ну где же предел 
Этой муке безвестности?!
Где же конец?!
Но настал этот миг 
Окончанья всех дел.

Побежали навстречу другим
Рысакам
Было тысяча триста их –
Честь высока!
Состязаться в такой
Знаменитой байге
Над хрустальными водами Кусака.

Обнимают коней, ублажают коней…
Не забудет никто 
Этих солнечных дней.
Будет в памяти долго
Стоять и сверкать
Эта скачка, восторг 
И волненье людей.

Эх, народ! Каждый думает
Лишь о своем,
Каждый занят своим 
Достояньем, добром…
И никто не заметил,
Что нет Кулагера
И Ахана тут нет. 
Где же он?
Что с конем?

Злодейский рожон

Пусть шумит и рокочет 
Торжественный ас…
Это сборище больше не трогает нас,
От уездного, маклеров, биев, старейшин
Мы, зевнув равнодушно, уходим сейчас…

Масса конников вышла
К прибрежью Косай,
А четверка коней
Скрылась в месте,
Где сай.
Что же дальше случилось
С тобой, Кулагер?
Догадаться не сможешь, 
Гадай, не гадай.

Мальчик помнил:
Наказы Ахана мудры!
Кулагера он сдерживал, но до поры.
Помнил, надо лощину пройти без вреда,
А потом пусть несется хоть в тартарары.

Конь и мальчик сдружились
На скачках других.
Много было забегов, опасных, лихих
Рос мальчонка,
Играючи с гривой коня
Устремясь от победы к победе как вихрь!

Скачка эта далась малышу нелегко:
Знойный воздух и долгая тряска верхом –
Перехвачено горло и нёбо горит,
А в груди уж не сердце, а огненный ком.

Этой муке, однако, конец наступил,
Из последних уже выбиваясь сил,
Обогнул он Кусак 
И вдали увидал
Массу ждущих людей.
И тогда он ожил!

Кулагер неустанно
Подъемы берет, –
Словно яркая птица
Сверкает полет, –
Сбил он Серого с тропки
И ринулся вниз,
По лощине
Бурлящим потоком идет.

А другие джигиты
Еще далеко,
Кулагера догнать
Им уже нелегко
Серый сбит и оправиться
Сможет не вмиг…
Кто же знал
О засаде с лихим пауком?!

А паук приготовился
Встретить гостей:
В тень лощины упрятался
Подлый злодей.
Не объехать засаду…
Проклятой беды
Миновать не дано никому из коней!

У злодея запрятан рожон-айбалта,
Заменяет дубинку, ружье. Острота
И мгновенный удар, у аргынца-алтайца
Нет души, а рука беспощадно крута!

Враг сидит на высоком и сильном коне,
Затаился в лощине
Чуть-чуть в стороне
От тропы, в караганнике
Ждет лиходей.
А душа у него грозной тучи черней.

Ждет на белом коне
Беспощадная смерть –
Враг неведомый
В черную шкуру одет.
Не спеши, Кулагер, 
Задержи свой полет!
Но лихому саврасому
Удержу нет…

Наставлений Ахана малыш не забыл:
«Придержать до лощины», – но не было сил,
Пролетели приметное место, пора
Тронуть плеткой, чтоб Серый не опередил.

А мальчишка на Сером
Извелся. Кричит.
Лупит плетью коня, что есть сил.
Верещит.
Только Серому приза уже не видать!
Кулагер обгоняет,
Бросок все решит.

Вот бросок! Кулагер обогнал
И ушел,
Серый больше не ястреб, 
Пора на прикол!
А мальчишка в истерике
Лупит коня.
А в засаде шайтан
Притаившийся зол.

Серый, взмыленный, снова
Чуть-чуть впереди.
Задыхается, хрип у него из груди.
Кулагер догоняет, он дышит легко,
Сдвинул Серого грудью. 
Теперь уходи!

Кулагер приближается…
Сжался палач.
Нет, такого не тронут
Ни просьба, ни плач.
В человеческом облике
Черный паук –
Жертвы труп для убийцы – вершина удач.

Этот гад – 
Батыраша наемный бандит –
Хладнокровной жестокостью был знаменит.
Знал, кого посылать богатей Батыраш,
Чье нутро жаждет мести
И злобой 
Кипит.

А в душе кровопийцы
Клубится бурун –
Страсть к убийству
В безумную тащит игру:
Ищет жертву-марала
Ружейный прицел,
Лань бегущую хищники
Сжали вокруг.
Ерейменские горы – охоты азарт!
На снегу первозданном
Кровавый пожар.
Ястребиная стая кружит и клюет,
Беззащитной добыче 
Наносит удар.

Мчится мальчик, не зная, что рядом
Гроза.
А гроза надвигается,
Смотрит в глаза.
В человеке не видишь ты волка,
Малыш!
Ведь об этом Ахан
Ничего не сказал!

***
Берегись, малыш! 
Убийцы опытна рука.
Это камень, это стрелы,
Это сталь клинка
Из коварной Исфагани.
Это взгляд пустой.
Он уверенно расчетлив, 
Бьет издалека.

Вот опасный караганник,
И рванулся вдруг
Неожиданный,
Внезапный 
Непонятный стук,
Вздрогнул мальчик,
Растерялся, 
А над ним навис
Тучей черной и косматой
Лиходей-паук.

«Дай нам бог!» – 
Раздался крик,
Словно гром с небес
Мчится — Черная громада 
Им наперерез.

Путь в лощину узок, тесен –
Двум коням не путь,
Кони с ходу друг на друга
Налетели здесь.

Лошадь белая убийцы
хороша, свежа.
Кулагер – усталый, можно 
Резать без ножа.
«Отдохни чуток, дружочек», –
Прорычал бандит
И ударил острой штукой, 
Что в руке зажал.

И была смертельной рана,
Рана у виска…
Кулагер упавший кровью
Жаркой истекал.
Словно молния 
Сразила чудо-скакуна.
А мальчонка оглушенный
Неподвижен стал.

Неподвижен Кулагер,
Хлещет кровь ручьем.
И мальчонка неподвижен,
Наповал сражен.
Нечисть черная исчезла, 
Белый конь исчез,
«Серый ястреб» мчится к цели –
Будет первым он…

«Кулагер мой, Кулагер!»
Горе мне! Горе!»

Смерть настигла.
От смерти никто не уйдет.
Ты не ждешь, а она
Притаилась и ждет.
Кулагер, Кулагер!
Весь ты скручен, в пыли,
Кровью пенной заполнены
Ноздри и рот.

Мальчик в горе взывает, –
пронзителен плач.
Стойте кони! Эй, люди, летящие вскачь!

Помогите попавшим
В такую беду!
Но закрыл, заглушил все густой карагач…

Лишь один появился – 
Несчастный Ахан,
Чуял сердцем неладное что-то Ахан.
Он пришел, разыскал
И свалился, как сноп,
Кулагера навек
Потерявший Ахан…

Роковая лощина! Он чуял беду.
Знал, что темные силы
Мгновения ждут.
Но не верил, что смогут 
Осилить враги
Кулагера, недвижно
Лежащего тут.

«Горе, горе! Куда ты ушел, дорогой?!
Ты как сокол летел
Перед всею байгой.
Ждал тебя, волновался, 
Молитву шептал,
Чтоб обнять и огладить…
Родной мой, родной!

Нет, не верю! Не верю!
Ну встань же скорей!
Поднимись, отряхнись, 
Своим ржаньем согрей
Грудь мою, что сдавила
Тоска, словно лед.
Кулагер мой! Прекраснейший
Конь из коней!»

***
И плачет Ахан и поет Ахан:
«Иссяк мой родник, и хлещут из ран
Кровавые слезы, нет силы мне жить,
Опора моя, ты мне Небом был дан!

Увы, мой родной
Дорогой Кулагер!
О горе мне, горе,
Родной Кулагер!

Ну встань, поднимись,
Нам надо домой
На родину ехать,
Вставай, дорогой!

Увы мне, увы! Родной Кулагер!

Я зову, ты не слышишь!
Остыла рука.
Стала льдом и твоя, что ласкал я, щека
Кто заменит тебя, нет на свете цветка,
Любоваться которым и жизнь коротка.

Несравнимый скакун!
Не закончен твой бег.
Остаешься ты первым и в этой байге!
В этой мрачной лощине
Смешались в одно
Кровь твоя и поток моих слез о тебе.

Что мне делать на свете,
Когда я один?
Что мне скажет на страшном суде
Господин?!
Я тебя не сберег, и померк
Белый свет,
Я тебя не в байгу,
А на смерть 
Проводил!

Сколько дней я поил и кормил,
Сосунок,
На руках моих вырос, стал горд
И высок.
Дай обнять твою голову!
Кто ж тебя смог
Подстеречь и ударить и сбить
С крепких ног?!

Жеребеночек мой! Я ночами не спал
Слушал пульса биение,
Как ты дышал…
Кто ты, нелюдь с поганою,
Злобной душонкой,
Бил в висок
Кулагера и прочь
Убежал?!

Ах, малыш, покоривший
Великий простор!
Был с копытом
Алмазным и ухом остер,
Но подкрался стервец и ударил в висок,
И душа моя брошена
В черный костер.

Сосунок безобидный,
Мой птенчик степной!
Для чего я растил тебя,
Бедненький мой?
Чтобы здесь в Ереймене
Вонючка-шакал
Погубил тебя?! 
О, Кулагер дорогой!!!

Так рыдал пораженный
Безмерной тоской
Неутешный Ахан,
Жертва злобы людской.
И хозяин и конь – 
Как печален их вид! –
Изваянье одно –
Память вечную спой!

И звучит и грохочет
И льется она, –
Эта песня – печали и гнева полна –
Плачет старый, бывалый, 
Седой Ереймен,
Солнце, ветер 
И в озере плачет волна.

Есть в природе душа,
Благородней, нежней,
Чем у многих на свете живущих
Людей.
Плачут горы и камни,
Озерная синь,
Плачет ветер, несущийся
С гор и степей.

Состраданьем полны
Цепи траурных рощ,
Сжались птицы и звери, как будто бы дождь
Собирается с громом,
И молний зигзаг
Пишет в небе призыв,
Как Ахану помочь!

Равнодушья в природе
Отзывчивой нет!
Стонут тихо березы.
Страдания след
На гранитных морщинистых
Скалах лежит,
Плачут камни, вопят,
Кто же даст им ответ?!

Мать-природа! Ты внемлешь
Страданьям певца,
И твое милосердье 
Не знает конца.
Но Ахан безутешен –
Погиб Кулагер!
И настигнет ли кара
Врага-подлеца?!

Загрустили зайчишки 
– Ах, друг наш убит!
И у бабочек траурно-горестный вид.
Только волки, лисицы, корсаки,
Рады, помнят удары
Железных копыт!

***
Кого бы не тронуло
Горе певца над трупом
Коня-скакуна?!
Кто мог бы стоять
И спокойно взирать,
Глухое молчанье храня?!

Все небо в слезах, и в ознобе
Земля,
И горем охвачен весь 
Мир
О, сколько страданий, несчастий отец
Принес ты земле, Сатана!

***
Не помогут слова изможденной душе
Как прогонишь беду, коль явилась уже?!
Ты бежишь, а враги гонят вслед за тобой,
Ищут радость в пожарах, в боях, грабеже.

А над ними слетелось уже
Воронье,
Коршун-падальщик
Кружится веретеном,
Ястреб прочь отгоняет 
Крикливых сорок: 
«Вам горластым что праздник,
Что смерть – все одно!»

И в природе есть твари
С повадкой людской.
Кулагер
Издыхал, кровь лилась
Из висков.
А над ним тучи мух 
Собрались пировать
Как наас Сагыная
Орда рысаков.

Безутешный Ахан
Слезы лил, все рыдал.
Свет рыданья такого еще не видал.
Все слезами горючими
Залил певец –
Небо, землю он плачем
Своим обнимал.

Мир поник, это горе –
Не песни игра.
Потемнел Ереймен,
Как не рухнет
Гора?!
Плач Ахана – бушующий
Бурный поток…
О другом рассказать наступила пора.

Черная сила

Байга завершилась,
Пришли скакуны.
Пыль осела, края Ереймена ясны.
Но страшная весть 
Поразила людей –
Пошли к Жыланды все,
Тревогой полны.

Спустились в лощину, 
Как туча закрыв
Коня и Ахана, что плакал навзрыд.
Какая душа не откликнется тут?!
Лишь враг-одиночка от взоров укрыт.

Утешить Ахана никто не спешит –
Как выплеснуть горе
Скорбящей души?
Поодаль стоят, ощущая вину,
Тут каждый ошибку свою совершил.

И недруг стоит среди добрых людей.
Всеобщее горе мороза лютей.
Народ прибывает волна за волной,
И нет горше горя и боли больней.

«Зачем, Кулагер, ты покинул меня?!
Нигде не бывало такого коня.
С тобою сравниться не может никто.
Ты ветра быстрее и жарче огня.
Увы мне! Увы, дорогой!

Тулпар твой отец был, орлицею мать
Восьмого архара
Смогли мы догнать.
О друг быстроногий, куда ты ушел?
Где силы достать, чтоб тебя отыскать?!

***
«Я тебя, сосунка, утешал на заре,
Как березку берег, что росла на горе,
Мимо нас не прошла 
Никакая байга –
Все призы ты забрал 
На зеленом ковре.

А какой был красавец 
На третьем году!
Мускулистый, изящный – 
Надежный в ходу.
Я ночами мечтал
О победах твоих,
Я не думал, что здесь
Твою гибель найду.

Стал я камнем, который
Источит слеза
Что теперь мне весь мир?
И враги и друзья?!
Что мне ворон-мулла, 
Что читает Коран,
И сорок-балаболок пустых голоса?!

Был судьбою мне дан
Ты, очей моих свет!
А губы твоей очерк –
Изящнее нет!
Караула народ, Атыгая народ
Все призы получал от тебя 
Как привет!

Помнишь, кроху-мальца
На тебя посадил,
Одеяльце помягче ему подстелил,
И на скачке, где был
Акымбаев ас,
Верблюдицу-инге 
Ты, родной, получил!

Раздувалась могучая грудь, как меха.
От копыт твоих камень хрустел, как труха.
А теперь никогда не взметнется нога…
Бедный, бедный! Ты сник 
От удара врага.

Ты привык быть участником
Честной байги,
Мир быстрее твоей
Не увидит ноги,
Я не думал, не ждал, 
Что в почтенном краю
Затаили змеиную злобу враги.

Кулагер мой, доверчивый, 
Добрый скакун,
Сколько радости было б 
На нашем веку!
Будь же проклят тот час, 
Затаивший беду.
Заманивший в капкан, в Ереймен
На байгу!!!

Одинок я, как витязь, 
Попавший в рабы.
Только знаю, что враг
Не уйдет от судьбы!
Как вернусь я в родные края?
Сырымбет!
Как я в лица сородичей
Буду смотреть?!

Не желаю беды я такой никому,
Я уйду от людей. Лучше быть одному.
Потерял я любимого друга-коня.
Одиночество я 
Как награду приму»!

***
Стали люди Ахана один за другим
Утешать, соболезновать, каждый над ним
Наклонялся, душевное слово шептал,
Но Ахан для сочувствий был недостижим.

Отделился от мира душою Ахан.
Кулагера зовет он, колеблется стан.
Он не слышит друзей, он ищет врага,
Ослабел он под гнетом невидимых ран.

Как же все-таки
Конь благородный погиб?!
Кто убийца? Откуда явились враги?
Мальчик может едва ли ответить,
Он стал
И от слез и от страха
Слепым и глухим.

«Кто убийца? Каков он?» –
Не помнит лица.
Что-то мямлят, бубнят 
И мычат три мальца,
Что промчались во след Кулагеру
В тот миг.
«Сам издох», – Из толпы слышен
Смех подлеца.

Это дьявол, убивший холодной рукой
Кулагера. Явился он вместе с толпой,
Волк матерый, зарезавший
Тайно овцу,
Он надежно укрылся за чьей-то спиной.

Все, что помнят мальчишки –
Был в черном седок,
Белый конь был под ним,
А потом был бросок,
Кулагер пал на землю, 
А мимо стрелой
«Серый ястреб» промчался.
 Настал его срок!

Все, что вспомнил мальчонка,
Народ обсудил.
«Белый конь», «Черный всадник,
Он путь преградил»,
«Мимо Серый пронесся» – 
Событий черед

Воедино связал
Возбужденный народ.

Для кого так старался
Невидимый гад?
Чью победу хотел обеспечить?
Гадать
Не приходится. Ясно: злодей –
Батыраш!
Он бандита купил 
И послал убивать.

Подступил к Батырашу
Разгневанный люд:
«Не видать тебе приза!
Ты злобу свою
Никогда не скрывал.
Ты убийцу нашел,
Назови его имя! Вонючий козел!»

Но не прост Батыраш, 
Он упрям и ретив, 
Бороденку седую свою теребит.
– Лошаденка какая-то
Сдохла. И что ж?
Мы-то здесь не причем. Кто из нас
Тут бандит?

Наседает народ, обозленный вконец:
«Заплати за коня, ненасытный подлец!»
Батыраш отбивается, 
Брызжет слюной
И родня его высится
Грозной стеной.

Да! Не сладко пришлось
Старичку в этот миг.
Обступили его, 
Гневный подняли крик.
И в глаза обзывают козлом, подлецом.
Наступает событий трагических
Пик.

Гнев народа уже 
Никому не сдержать
Бий бессилен, начальникам
Лучше сбежать.
Загудела широкая 
Мирная степь.
Что посеяно злом,
То приходится жать.

Кто Ахан здесь? Чужак,
Посторонний джигит.
Но жалеют его все, кто рядом стоит.
Преступленье всегда 
Разделяет людей:
Вор молчит и юлит – 
Честный гневом кипит.

Человечность, которую
Подлость сквернит,
Зажигает в народе, и каждый джигит
Рвется лично воздать 
Лицемерию, лжи,
Батыраша тут каждый 
Готов задушить.

Даже родичи силе такой
Не смогли
Воспротивиться, 
Так старикан разозлил
Всех людей самодурством,
Нахрапом своим.
–­ Кто убийцы! Не знаешь?
Кораном клянись!

Неспокойна опять
На Косаке волна,
Чует озеро – Снова назрела война.
– Опозорил арвахов! – кипят голоса
– Опозорил наш ас! Души выпил до дна!

Добела накалились, 
Нельзя злей –
Бедняки, что относятся 
К роду керей, –
Цепь терпения порвана, 
Гневом горят
И сердца, и глаза, 
Как у хищных зверей.

Пусть Ахан здесь чужак,
Он не сват, и не брат.
Батыраш, хоть и свой, – 
Отвратительный гад.
Если мы не хотим
Мести карааульцев,
Подлецу надо взбучку хорошую,
Дать!

Благородный казах не потерпит обид.
В горе гость- Кулагер вероломно убит.
Где убийца! Найдем и заставим
Сказать,
Кто науськал его? 
– Батыраш, где наймит?!

Но молчит Батыраш. 
Своевольный старик.
Прячет руки в рукав.
Что ему этот крик?
Гул в степи нарастает. Кончается день.
Примирения, согласья народ не достиг.

Нет, напротив! 
Тут стенка на стенку пошла,
На аргынцев керейцы поперли со зла.
Но алтайцы вину 
На себя не берут.
Злость косы здесь 
На камень упрямства нашла!

Батыраш разъярился,
Силен толстосум!
Именит его род, свистнет: 
Всех загрызут
Псы хозяйские, 
Их на Алтае не счесть!
Как набросятся – все 
В пух и прах разнесут.

И настала минута –
Народ приумолк.
Батыраш как матерый
Оскаленный волк
Перед бием уездным Окасом
Пролез
И воинственно в землю 
Упер свой сапог.

«Эй, кереи! – вопил он, 
И брызгал слюной, –
Эй найманы, уаки! 
Не смейте со мной
Эти глупые шутки шутить,
Берегись!
Конь аргынца подох, 
Как подох бы любой.

Вы пришли на Алтай, здесь иные права,
По другому растет в этом месте трава.
Приз достанется мне, вам его не видать!
А у вас на плечах лишь одна голова!

Экий шум вы устроили!
Пыль до небес!
Видно, дьявол иль бес
В ваши души залез?!
Вы кричите: «Убил!»
Ладно, пусть я убил.
Режьте ухо мне, эй! 
Выходи, кто храбрец!

Вы мне приз не хотите отдать?!
Ну и ну!
Объявляете, значит, Алтаю войну?!
Ну, посмотрим, как зиму 
Придется встречать.
Я же встречу с призами
Байгу не одну!

Я возьму 
Пусть придется всю степь
Разгромить!»
И затрясся от злобы
Вонючка-старик.
От угроз у народа
Озноб по спине
Приумолк он, понурился, 
Как-то поник.

Стал народ расходиться, никто не шумел,
И Косак свои волны утишить сумел.
Одиноко сидел безутешный Ахан
Над своим Кулагером и горько скорбел.

Батыраш не решился давить
До конца.
Приз забрать
Не хватило бы 
Сил наглеца.
«Провалитесь вы к дьяволу.
С призом своим!» –
И поплелся
За Серым
К своим молодцам.

А за ним удалились
Уездный, Окас
И Шабдан с Ала-Тау – все исчезли тотчас.
Тьма вечерняя 
Плотно окутала мир.
Так последний денек Кулагера 
Погас.

Разъезжался народ
Кто куда по домам,
Муравьями ползли по степи,
По горам.
Кулагера жалели,
Пеняли на рок,
Что на страшную муку 
Ахана обрек.

Кулагер и Ахан.
Рядом кучка людей –
Самых преданных,
Добрых и верных друзей…
Снова сердце пронзила
Сверлящая боль,
Снова крик огласил
Склоны гор, даль степей.

Крик – отчаянье, 
Плач о любимом коне.
Крик – прощальная песнь
О лихом скакуне.
Кто – бедняк без коня?
Он в степи одинок.
Он изгой – сирота без воды и огня…

Песня-плач о загубленном коне

Ночь лежит на Арке, холодна и темна,
И на озере стонет и плачет волна.
Расстается Ахан с Кулагером конем, –
Нет, не выплакать горе такое до дна!

«Я зову – Кулагер, 
Поднимись, дорогой!
Мне с тобой все на свете
Казалось игрой!
А теперь ты не встанешь, 
Пусть плачет весь мир –
Ты ушел, я остался
Навек сиротой.

Горе мне, горе!
Увы мне, увы!

Ты ушел, но лежат дорогие следы
Здесь на месте проклятом, где холм Жыланды.

Много видел я горя, 
Но не было злей
Этой черной, жестокой, кровавой беды.

О, чудесный скакун мой,
Крылатый Тулпар!
Оборвал твой полет сатанинский удар.
От меня ты ушел, 
Не доставшись врагам,
Над тобою лишь ворон 
Кричит свое «Кар-р»

Нет в очах твоих света, исчез он, померк.
Два святильника чудных погасли навек.
Не отдам твою голову псам и воронам!
Будь спокоен, 
Не страшен тебе их набег.

Кулагер мой! Прощай!
Не вернуть мне тех дней,
Что провел с самым лучшим
Из лучших коней.
Будет череп священный призывно белеть,
Украшая венок изумрудных ветвей!»

***
С сокрушенной душою
Ахан отделил
И поднял Кулагера главу.
А народ с пониманьем
Сей шаг оценил,
А глупцы распустили молву.

Невеселой дорога Ахана была,
Ночь безлюдная в даль повела,
И мальчонка сидел 
С головою коня.
Нет, не радость 
Их дома ждала!

«Торопиться нам некуда,
Бедный малыш!»
Все попрятались –
Заяц и мышь.
И запел свою песню печальный Ахан
Раскололась могильная тишь

Пусть печальна, черна эта песня,
Но все ж,
Ты живешь в этой песне, 
Тулпар мой, живешь!
Так как ветер опять
По степи пролетишь
И сердца неспокойные страстью
Зажжешь!

Высоко-высоко поднималась она,
О, какая в ней мощь!
Как сильна и нежна!
«Кулагер!» Вдаль несется 
Могучий призыв,
Покоряя сердца,
Все подряд, как призы!

Все живое в степи
Пробудилось опять:
Зайцы, овцы и кони 
Застыли, стоят.
Чутко слушают горы,
Безмолвна река,
Люди смолкли,
И птицам
Не стать щебетать.

В колыбели проснулся малыш
И молчит.
Рядом дедушка ухо напряг,
Не ворчит.
Парни-девушки
Вмиг прекратили игру
И внимают напеву, 
Что льется в ночи

Понимал эту песню
Всем сердцем народ,
Принимал эту песню 
Душой даже тот,
Кто не знал 
Кулагера, 
Ахана не знал, –
Слушал, сжав кулаки,
О бесчинстве пройдох.

Всенародное горе бушует в степи,
Как пожар, как ирбис, 
Что сорвался с цепи.
В каждом роде клянут
Вероломных убийц,
В каждом сердце 
Огонь возмущенья кипит

Наконец Кокшетау 
Засинелся вдали,
Вот родная земля,
Годы здесь провели
Кулагер и Ахан, 
Возвеличив свой край.
И припал он к груди
Материнской земли.

***
Не людей искал, — что люди? –
Плачущий Ахан.
Он пришел к родной природе,
Изможден от ран,
С сердцем, 
Выжженным страданьем,
Он отдался весь
Солнцу, ветру и деревьям,
Водам и горам.

***
А росла там береза – 
Царица берез,
Там под ней Кулагер 
Веселился и рос.
И на этой березе
повесил Ахан
Кулагера Главу. 
Так он друга вознес.

И стояла береза,
Печали полна.
Песни жгучие шли
За волною волна.
Кулагер над певцом
Вознесенный сиял.
Не могла с ним сравниться
Звезда ни одна.

Кокшетау погрузился
 В тоску и печаль.
Дымкой траурной песни 
Окутана даль.
Силой страсти, волшебным искусством зовет
Кулагера Ахан,
Людям так его жаль!

***
Высокую песню он в дождь превращал,
Безводную степь он слезой орошал,
Озера и горы в туман одевал,
То ветром носился, 
То камнем лежал.

Он часами недвижно стоял,
Молчалив,
Безысходностью каменной
Душу налив,
Череп конский обветрился,
Высох, а с ним
Высыхал на ветру 
Старый друг-господин.

Ах ты, время! Идешь ты себе
Не спеша,
Вот и лето прошло,
Снова птицы спешат
На далекую теплую Землю, 
На юг.
На горах темной шапкою
Тучи лежат.

На лугах отцветающих
Лисья возня,
И вода по утрам
Стала вновь замерзать,
Скот домашний подрос, 
Из козлят и телят
Стали те, кому волки 
Не в шутку грозят.

Скоро грянут бураны,
Не выйти за дверь.
Но Ахану навек 
Свой буран–Кулагер.
Сам себе Кокшетау,
И зима сам себе,
Человек он, а сердце 
Грызет ему зверь.

Он согнулся и высох.
Где прежний джигит?
За три месяца так
Изменился на вид,
Что похож на источенный
Дерева ствол –
Он под ветром дрожит, 
Он от искры сгорит.

Нет ему в этом мире
Ни счастья, ни игр.
Все ему безразличны –
Что лебедь, что тигр…
Подкосила его та беда,
Словно нож,
Крылья срезаны,
В прежнюю жизнь 
Он не вхож.

Ни коня, ни подруги любимой –
Один.
Где мечтания – грезы?
Что ждут впереди?
Только песня одна
И скакун Кулагер –
Вот и все, что осталось ему
До седин.

Дал обет он – ни с кем
Не общаться. Он жил
Одиноким, печальным.
Костер разводил.
Где нехитрую пищу
Варил ввечеру,
К Бурабаю стирать одежонку ходил.
………………………………………
………………………………………

Под горой Окжетпес –
«Недоступный стреле» –
Есть береза, другой 
Нет, наверно, белей,
Конский череп висит
На высоком суку.
Свищет ветер в глазницах
Кобыза сильней.

Под березой 
Старик притулился седой.
Этот старец – Ахан, 
Наш певец и герой.

Голова Кулагера
На древе висит,
С той поры,
Как Ахан возвратился домой.

Вспоминает Ахан 
Улетевшие дни,
Как ходили сюда 
С Кулагером они,
Все проходит пред ним:
Радость, горе и смерть
Дорогого коня, – все, 
Что память хранит.

Все прошло,
Но осталась
Бессмертная песнь,
Ведь народ эту песню
Поет там и здесь.
Легендарный Ахан –
Или дух, иль святой –
Заслужил на века
Высочайшую честь!

До конца своих дней
Он святыню берег:
Ни друзей, ни врагов
Не пускал на порог.
Одинокий, бездомный у дерева жил.
Чистоту своей верности строго стерег.

Он как призрак бродил
Полуночной порой
Средь холодных камней,
Что лежат под горой.
К Бурабаю спускался
И слушал волну.
Знал, что он не один –
Кулагер был второй.

Кто сказал бы, увидев,
Что это – Ахан
Прежний статный красавец, 
Певец –великан.
Одряхлевший, согнувшийся,
Слабый в ногах.
Весь в морщинах
И полуслепой старикан?!

А каких он красавиц
В степи покорял!
Как носился, бесился,
Шутил и играл?!
О, твоя ли, Ахан,
Голова на плечах?!
Как ты съежился, сморщился,
Высох, зачах?!

Злое время Ахана 
Согнуло в дугу
Где красавиц любимец
В веселом кругу?!
Где твой голос, паривший
Над гребнями гор?!
Спой, Ахан! Спой как прежде! –
В ответ ни гу-гу…

Да! Пришла твоя осень!
А скоро зима.
Приближается старость, 
Что сводит с ума.
И не звонких джигитов
Теснится толпа,
А зимовки суровой 
Печальная тьма.

Он исстаивал плотью, 
Но дух не старел.
Он как прежде
О друге ушедшем скорбел.
Выбрав камень,
Сидел как седой козодой.
А в душе молодой 
Буйный пламень горел.

И остался в народе
тот пламень, тот глас.
«Кулагер!», – словно клич 
Раздается средь нас.
Содрогаются скалы.
Пылают умы.
Болью, гневом, восторгом
Вскипаем тут мы.
«Кулагер!» 
Возносилась тоска к небесам.
И опять мы поем,
Словно рядом он сам.
Поднимает как знамя 
Ту песню казах, –
Пламя страстное в сердце 
И слезы в глазах.

Не забудет народ, 
Как вернулся домой
С завоеванным призом –
Родной головой,
Не забудет печали,
Окутавшей степь,
Песню-плач, пламя слов 
И напев грозовой
Много асов-поминок
Прошло на Арке,
Пели песни жоктау, 
Знали их вдалеке.
Но такого жоктау и поминок таких
Удостоился только один Кулагер!

Сагынаевский ас
Был народом забыт.
Не забыто, как был Кулагер там убит.
И вошел Ереймен 
В нашу память лишь тем,
Как звенел от копыт Кулагера гранит.

Алатау, Семиречье и древний Балхаш
Горевали с Аханом: «О, бедный ты наш!»
Разнеслась его песня
В широкой степи
Стаей вольных орлов, что не знают
Цепи.

Пела песню страна, 
Горевала страна
На домбре накалялась 
От гнева струна,
Соловьиная трель 
Стала кликом орла.
Плачем горло сжимала,
за сердце брала.

«Кулагер» – это чудо казахской земли.
«Кулагер» – это гордость казахской земли.
«Будь же проклят навеки палач Батыраш!» –
Так стоустые речи в народе вели.

Никогда не забудет Ахана народ.
Кулагер и Ахан – слава их не умрет!
Пусть живет эта песня.
Пусть алчности пасть
Не пожрет нашу землю, 
Не даст нам пропасть!

 

Перевод: Берик Джилкибаевhttp://jsg.local/?q=node/42