1942 г. июль месяц. Мне 7 лет…
 
Нас выслали из Алма-Аты как семью "врага народа", семью Ильяса Джансугурова, обвиненного в "японском шпионаже".
 
Я хорошо помню последнюю конфискацию в Алма-Ате, из квартиры выносили вещи, книги, грузили на машину и увозили куда-то. Потом мама, мы звали её "тәте", писала химическим карандашом на вещах: "Станция отправления – Алма-Ата, станция назначения – Мерке, Джамбульская область"… Помню, как мы ждали прихода поезда на алмаатинском вокзале. На перроне много народу, темно, мрачно, тревожно…
 
Мы – это тәте, ани (так звали мы Хуппижамал, нашу бабушку, точнее, тётю нашей мамы), Азат, мой старший брат (12 лет), Үміт, ей 9 лет, я и мой младший брат Булат, 5 лет. Поехали…
 
Никто нас не провожал. Помню остановки – "Станция Луговая", а потом – "Мерке". Приехали рано утром, высадились, сложили вещи под большим деревом и сели ждать дальнейшего. А потом тәте и Азат пошли в село – искать дом Раззака, и я попросилась с ними (адрес Раззака тәте получила от Мухтара Ауэзова). Мы втроём шли пешком по пыльным улицам, мимо маленьких домиков, шли долго, тәте спрашивала дорогу, и вот часа
 
через два или три мы подошли к маленькому глинобитному дому с плоской крышей. Во дворе какая-то женщина варила в казане что-то. Нас она встретила не очень приветливо, но пригласила войти. Чуть отдохнув,
 
тәте уехала за оставшимися на вокзал. Солнце уже опускалось за горизонт, когда они приехали.
 
Мы прожили у Раззака 2-3 дня, а затем переехали к Кәттә-хоже, узбеку. У него был огороженный двор, который каждый вечер подметали и поливали. Здесь жило много людей: дети босоногие, раздетые, разного возраста. Главенствовала Бубухан, жена Кәттә-хожи, тощая, крикливая, еще были какие-то женщины. Сам Кәттә-хожа был очень колоритной фигурой. Днём его дома не было, рано утром он в какой-то шкуре, наброшенной на голое тело, уходил пасти коров. Приходил затемно.
 
Мы жили на одной половине дома в небольшой комнате, а напротив нас, в такой же – семья хозяина.  Когда начались холода, мы очень мёрзли – печек не было, а бегали греться в комнату хозяев. Там посредине комнаты стоял накрытый стёганным одеялом круглый низкий столик, а под ним стояла жаровня с углями. Так мы грели ноги, а спина всё равно мёрзла… Осенью к нам приезжала группа кинооператоров из Алма-Аты. Я помню дядю Бориса, который приделал у нашему железному ковшу плетенную проволочку-крючок. Были еще тётя Ира, тётя Валя, ещё дяди. Для них мама пристроила во дворе гамаки, а тёти жили с нами в комнате. До сих пор помню тёплое чувство, которое исходило от них.
 
Наступила осень. Летом мы бегали босиком, а когда начались заморозки, прыгали с одного кустика на другой. Земля покрылась инеем, ноги постоянно мёрзли. Я пошла в первый класс в русскую школу имени Трубицына, которая находилась в русской части села Мерке. Да, всё село делилось на русскую и узбекскую части. На русской части стояли домики с огороженными садами и огородами, вдоль улиц росли деревья. Я помню Крестьянскую улицу – длинную и прямую. Там находился детсад, куда мы водили Булата. А недалеко от нас высился базар с многочисленными ларьками, по четвергам там был "базарный день", приезжали сюда колхозники продавать или покупать. Двор Кәттә-хожи был недалеко от речки Қарасу, мы называли ее "Карасучкой", был небольшой, но чистый пруд, куда мы ходили купаться. Недалеко от базара на вершинке стоял четырёхгранный памятник Ленину. Выкупавшись в пруду, мы влезали на памятник, согревались и пытались прочесть надписи. На русском читали, а вот что-то на латинском, арабском шрифте – конечно, не могли.
 
Наступила зима. Радио не было, но вести с фронтов Великой Отечественной войны поступали неукоснительно. Где-то там, на фронте, сражался наш старший брат Джаныбек. Мы ждали от него вестей. Ему было 19 лет. Тәте должна была рожать. Мы жили в ожидании. Как-то раз я в конце декабря 1942 года возвращаюсь из школы и вижу тәте, которая, держась за стенку дувала, шла мне навстречу. Ноги её скользили поглине, она чуть не упала… Коричневое демисезонное пальто застёгнуто на одну пуговицу… Я хотела пойти с ней вместе в роддом, но она сказала: "иди домой, я сама дойду". Она ушла, не оборачиваясь. Дома Үміт, Булат, Азат сидели за столом и придумывали имя будущему новорожденному. И я подключилась. Имена были – Саша, Петя… А Булат сказал: "Бупа". Так и решили. А это от казахского "Бөпе" – "малыш". И через несколько дней тәте появилась с Муратиком. Он родился 31 декабря 1942 года в 23 часа ночи. И, конечно, его записали – 1 января 1943 года. В комнате было холодно, мы заранее ждали его. И мы зажгли коптилку, собрались вокруг стола и дышали на сверток, который тәте положила на стол и развернула перед нами. А он лежал такой хорошенький и милый, шевелил ручками и ножками, улыбался нам и не плакал. "Это ваш братик Муратик", — сказала тәте. Ни пелёнок у него не было, ни лишней тряпочки. А когда тәте уходила на работу, мы нажёвывали хлеб, заворачивали жёванку в марлю, завязывали в узелок и кормили нашего братика. Вот так он и рос с нами.
 
А весной сорок третьего года наша семья переехала к другим хозяевам. Тәте до лета работала в СШ имени Трубицына, а летом перешла работать в казахскую семилетнюю школу имени Калинина, а жили мы у таджичек Нарниссо и Айниссо. Почти четыре года, на окраине села Мерке. Напротив — дом Раззака, сельское кладбище, а еще дальше – колхоз "Большевик". Сохранились фотографии той поры.
 
Весной 43 года мы получили известие о гибели Джаныбека. В тёмной глинобитной хижине плакали, скорчившись, тәте и ани. Ему было всего 20 лет. Он погиб в боях под Смоленском в феврале 1943 года. В архиве мамы сохранились его дневниковые записи, стихи, рисунки, письма. В 2009 году моя дочь Фатима сделала запрос, и теперь мы точно знаем, что погиб он не в бою, а был ранен и скончался в госпитале. Я написала о нём эссе и надеюсь, что оно будет опубликовано.
 
В феврале 1944 года разнесся слух, что на станцию прибыл поезд с переселенцами с Кавказа. Весь народ высыпал на улицу, и, конечно, мы, дети, в первую очередь, ждали, когда появятся кавказцы. И вот в
 
отдалении на шоссе показалась толпа людей. Шли старики, женщины, дети. Все очень утомлённые, в ковровых шалях, папахах, вели, несли детей. От станции до нас 5 километров. И, пока они шли, жители Мерке разбирали их по домам. До нас дошли уже не так много, и их всех разобрали люди, уводили к себе. И в нашем дворе, в отдельной комнатке, поселились старик и старуха. Мы быстро подружились с молодыми переселенцами, общались, играли вместе. А балкарский и карачаевский языки оказались почти понятными для нас.
 
В то время Мерке был интернациональным. Тут жили и работали чехи, поляки, украинцы, немцы, евреи, русские, казахи, узбеки, киргизы, корейцы, татары, таджики, ингуши, чечены, балкары и т.д. Все поддерживали друг друга. Испекут лепёшки – обязательно идут делиться с соседями…
 
От Айниссо и Нарниссо мы переехали в 1947 году в школьный двор школы имени Калинина. Мама сумела из семилетней школы создать десятилетку. Сама она работала завучем, преподавала казахский язык и литературу, вела большую общественную работу. Помню директора Оспанбекова, Хазрет Давыдовича – математика, Кадышева – физика с семьёй, они жили рядом.
 
Зимой 1947 года в Мерке ночью было сильное землетрясение, скорей всего, отголосок страшного разрушительного землетрясения в Ашхабаде. Никаких официальных сведений не было, ни по радио, ни в газетах. Но слухи, конечно, были. Столица Туркмении была сметена с лица земли. Очень многие погибли. Азат в это время болел. Мы вытащили его во двор и сидели с ним рядом. Трясло несколько дней ещё.
 
В 1948 году Азат закончил СШ имени Трубицына с золотой медалью и уехал в Москву, где поступил на филологический факультет. А встретились мы с ним уже в Алма-Ате, куда мы, остальные, приехали по инициативе тәте и поддержке Мухтара Ауэзова. Провожали нас в Алма-Ату очень много людей, даже приехали с нами на станцию и дожидались нашего поезда.
 
Когда вспоминаются годы, проведенные в Мерке, меня охватывает чувство благодарности судьбе.
 
Ведь здесь мы сохранились как семья, здесь обрели нашего Муратика, здесь почувствовали единение с людьми, с народом. Да, здесь пережили холод и голод, ходили собирать кизяк и масак, здесь встретили день Победы, пели военные песни, вступали в пионеры и комсомол, здесь жили надеждой на лучшее будущее. Я благодарна Мерке за то, что здесь гуляя с моим дорогим братиком среди дувалов разрушенных домов я летом 44 года обнаружила священную книгу "Коран", изданную в Казани в позапрошлом веке. Эту книгу я пронесла через все мои годы и сейчас она у меня.
 
Мне уже 77 лет. Пережито и прочувствовано очень много, но Мерке – это особая страница в моей жизни.
 
Ильфа Ильясовна Джансугурова-Джандосова
 
14 марта 2012 г. Алматы
 
Пояснения к тексту
 
1.       Тәте (мама, Фатима Габитова)
2.       Ани (Хуппижамал Жилкибаева, тётя Ф. Габитовой)
3.       Жаныбек, Азат (Сыновья Биляла Сулеева и Ф. Габитовой)
4.       Үміт, Ильфа, Булат (Дети Ильяса Джансугурова и Ф. Габитовой)
5.       Мурат (Сын Мухтара Ауэзова и Ф. Габитовой)
6.       Раззак (Абд-и Раззақ – родственник Мухтара Ауэзова)
 
Написано по детским воспоминаниям, как воспринималось тогда.